Вадим. Некрас. Поклянитесь, что сохраните в тайне все, что произойдет за этой дверью, и раскроете только в том случае, если я погибну в завтрашнем поединке, или же если я дам свое согласие.
Клянусь Лосем-Прародителем! торжественно проговорил Вадим.
Чтоб вовек мяса не едать! брякнул Некрас. И нечего хихикать, ребеночек. Воину без мяса гибель!
Вадим, Ростислав теперь обращался только к отроку. Закатай рукав.
Сам он сделал то же и вынул засапожный нож. Вадим, уже догадываясь, потянул из ножен свой кинжал. Ростислав надрезал запястье, Вадим
тоже.
Я, Ростислав из рода Беровых, называю тебя, Вадим из рода Белого Лося, своим братом.
Я, Вадим из рода Белого Лося, называю тебя, Ростислав из рода Беровых, братом.
Раны соединились; капли крови набухали и медленно сползали вниз по теплой плоти, сливаясь, соединяя нерасторжимо две жизни.
Все.
Ростислав первый оторвал руку и, рукоятью вперед, протянул побратиму свой нож.
Прими.
Принимаю. Прими и ты, рукоять кинжала легла в ладонь Ростислава.
Обмен клинками завершил обряд. Братья обнялись.
Так вот с какого недосыпу ты тогда полез в драку! разрушил торжественность минуты голос всеми забытого стремянного. Князь обернулся к нему:
Именно так. Мне привиделся вещий сон, что мне необходимо найти такого наследника, которого бы никто не ожидал, так лаконично изложил Ростислав свой ночной кошмар. Вадим, ты понимаешь? Согласен?
Да, княже.
Ростислав поразился, как естественно и просто Вадим сказал это. Прирожденный князь!
Если, сам не ведая того, я прогневил богов и завтра не вернусь с поля, ты, Некрас, объявишь перед миром мою волю. Вадим надеюсь, ты поймешь. Княжить тебе вряд ли придется. Об одном тебя прошу, брат: помоги мне. Будь мне до срока опорой. Будь мне второй тетивой.
Да, брат.
Синие глаза смотрели открыто и ясно. Стоит ли продолжать поиск?
А Некрас в это время думал, что Ростислав не сможет теперь посвататься к Забаве.
Ростислав вознес молитву Сварогу, покровителю Белозерской земли, Перуну, богу полков, Беру-Прародителю. Долго говорил с Цветом Грозы. Затем лег в постелю, помня, что перед поединком нужно выспаться.
Ворочаясь под тяжелым меховым одеялом, Ростислав вспоминал лицо Миланы, обычно красивое и строгое, а в тот страшный час неистовое и прекрасное. Действительно, это удивительная женщина, и ему повезло иметь такую сестру. Разумеется, сестру. Только так. Ростислав мысленно смотрел на Милану и совершенно не мог понять, как кому-то пришло в голову иное. Любопытства ради он попытался представить не получилось. Пожалуй, единственная женщина, кроме Любавы, которую он мог бы представить рядом с собой Данюшка? Как, услышав нелепое обвинение, она бросилась к своему господину: «Княже, я тебе свидетельницей буду!». Неважно, что выступить на суде челядинка все равно не смогла бы эта нежданная и ненужная помощь тронула его до глубины души. Ростислав понял, что заснуть ему не удастся. Он кликнул стремянного и велел позвать Даньку.
Та тотчас явилась, еще разморенная со сна, такая теплая и нежная; льняные пряди, падающие на лицо, делали его трогательным и беззащитным. Вошла нерешительно, то ли боясь, что ее не ждут, то ли наоборот.
Данюша позвал князь. Она подошла, молча, все с той же робостью. Ростислав, не поднимаясь, нашел ее руку. Данюша, спой мне.
Присев на край постели, девушка запела. Песня была свадебная, печальная; тек девичий голос, выплетая узоры, но не было в нем грусти. Данюша пела о далеком крае и злом муже, а самой будто и не верилось, будто знала она, что ждет ее в том краю светлое счастье И под этот голос Ростислав, наконец, забылся спокойным сном, так и не выпуская Данюшкиной руки.
Ночью, когда светлый Хорс скрывает от людей свой лик, а золотая Даждьбожья ладья плывет по темным водам подземного мира, не следует делать никаких дел ничего хорошего не выйдет из этого. И тем более суд следует вершить утром, пока боги не устали взирать на людские дела.
На рассвете, а светать теперь, в конце марта, стало рано, люд со всех окрестных сел и весей собрался, чтобы быть свидетелями невиданного доселе зрелища. Но, конечно, не совсем уж невообразимого: князь в те года был вождем, а не монархом. На поле веревками был огорожен широкий круг; вдоль всей окружности равномерно распределились девятнадцать дружинников, призванные следить, чтобы никто не помешал поединщикам. Напротив для судьи было устроено высокое сиденье, покрытое алым сукном. Боярин Мороз в непривычной для него роли держался так же уверенно и естественно, как и его сын в роли наследника. Добрая семья!
Рядом, под охраной двадцатого дружинника, ждала решения своей участи Милана, формально считающаяся подсудимой; она выглядела невозмутимой, точно сторонний и праздный наблюдатель. С обеих сторон от судьи расположились зрители, сочувствующие одной или другой стороне: родичи и близкие рядом рядом, остальные далее, смыкаясь на противоположной стороне круга. Для бояр вынесли скамьи, остальные стояли. Справа («Надеются, это им поможет»,
усмехнулся про себя Ростислав) толпились Сычевы. Среди них, точно старая сосна среди подлеска мать Борислава, высокая, грозного вида старуха, увешанная золотом. По слухам, большуха правила в своем роде самовластно, точно царьградская царица. По левую руку Бирючи. Чуть дальше люди князя. Некрас, Вадим, Данюшка, слуги из Светыни. Как ни странно, Забава стояла с ними, а не с Белыми Лосями.