Мальчишка-терминатор врезал голой пяткой в подбородок одному из знатных персов сломал ему челюсть и шею. Тот рухнул прямо в котел с кипящей смолой которую приготовили парфяне чтобы лить на голову атакующим римлянам.
Смола расплескалась и несколько персов с перепугу тоже повалились в котлы и в них жарились заживо.
Джим Хокинс размахивая мечами, и прорубая очередную просеку, запел целую балладу:
Я рыцарь Рима и меча...
Господь призвал меня на брань!
Мир получил враз палача,
А ты Фортуну лучше славь!
Решили возродить великую мечту,
Что человек подобным Богу сильным стал!
И полюбили, мудрость, красоту,
В которой воплощен порыв сердец в металл!
Нет не язычник, Цезарь был,
Он в рати равного не знал себе...
И лучезарной славой Рим,
Бросает вызов страху-сатане!
Все обратиться в прах,
Но лишь бессмертен дух!
Найдемте силу мы в словах,
Которых не сказать нам в слух!
Поверьте, человек не труп,
В нем лучшее, живет всегда...
Луч славы не потух...
В сердцах любви звезда!
И что такое кровь,
Она дает нам жизнь...
Из боли есть любовь,
И за нее держись!
Поверь, что ты не слаб,
И сильным был душой!
Пусть гибнет в плоти раб,
Мы справимся с уздой!
Когда ты трусость победишь,
И сгинет ужас дикий...
Тогда паришь ты выше крыш,
Богов считая лики!
Придет Олимп, зажжет огонь,
И будет свет лучистый...
Но слабого герой не тронь,
Клиента окулиста...
Кто топчет мелкого червя,
Тот сам ничтожен сердцем!
А страсть великая моя,
Под хвост две щепки перца!
Короче Белобог приди,
Я стану Аполлоном...
Мы зачеркнем, пером нули,
За нами миллионы!
И с каждым ударом мускулистого, похожего на Геркулеса мальчишки кто-то падал. А персы бухались на колени истошно вопили о пощаде.
Столица Парфии пала, и над ней теперь развивался Римский флаг.
Пленные пали ниц и целовали изящные следы босых ног мальчишки-божества, который творил подвиги Геракла.
Джим Хокинс взял в свои сильные руки ключ от Азии и подошел к императору Юлиану. Тот поблагодарил наследника и передал ему обратно, произнеся: "Слава Аполлону".
Юлиан строит новую столицу. Джиму Хокинсу тоже стало рисовать
воображение все как бы немного ускоренно, вроде киноленты... Вот он опять встретился императором Юлианом. Парфянской царство, от которого у римлян было столько проблем повержено, и Юлиан которого уже называли Великим решил восстановить Вавилон.
Появление Джима Хокинса названного сына императора и того считали сыном Аполлона было воспринято римлянами как знамение богов.
Перед мальчишкой весталки сыпали розовые лепестки. Джим попирал их босыми, с мозолистой подошвой ногами, и гордо выпятив грудь, шествовал словно триумфатор. Голые пятки приятно щекотали лепесточки, и настроение от этого поднималось. Юлиан пожал мальчишке его мозолистую от ратных трудов руку, произнеся:
- О мой сын! Я велел из сокровищ, захваченных у парфян отлить тебе золотую статую вставив изумруды вместо глаз! Раз ты сын Аполлона то подобен самому Богу красоты и ратного искусства!
Джим Хокинс скромно ответил, скрестив руки на мускулистой груди, сильного подростка:
- Я всего лишь подобен богу, будучи человеком!
Юлиан кивнул сильному, действительно подобному Аполлон в отрочестве мальчишке и объявил:
- В твою часть и честь начала возрождения Вавилона устроим гладиаторские бои!
Джим искренне произнес:
- Меньше крови! Наши боги требуют не жертв, а мужества и отваги!
Юлиан с этим согласился:
- Да будет так! Но те парфяне, которые не смирились должны погибнуть в гладиаторских сражениях, чтобы не причинить новых бед Риму!
Джим Хокинс-младший ответил на это:
- Пусть их участь решат боги! Только пускай в этих не участвуют женщины и дети!
Юлиан двусмысленно ответил:
- Те, кто не опасен нам участвовать в пляске смерти не будут!
Статуя отлита Джиму Хокинсу был даже повыше, чем натуральная величина, а изумрудные глаза горели. В руках мальчишка-божество держал два меча со стальными лезвиями и с рукоятками украшенными рубинами. Рельефные мышцы вполне соответствовали оригиналу.
Потом был роскошный пир и уже во время пиршества устроили первый гладиаторский бой. Сражалось двое тщательно вымытых и смазанных маслом парфян. Они накинулись друг на друга с мечами. Более крупный пропустил несколько ударов меча в грудь и живот, рухнул на песок. Схватка оказалась скоротечной и почти все римляне недовольные подобным исходом наклонили палец вниз - добей его! Джим Хокинс воздержался. Ему не хотел выглядеть ни жестоким, ни милосердным.
Парфянин без зазрения совести заколол своего соотечественника. На этом собственно говоря гладиаторские представления и закончились. Лишь к концу пира, когда Юлиан подобно Нерону исполнил песню, снова вызвали на ристалище воинов. На сей раз дралось два подростка.
Они сражались достаточно долго, причинив друг другу множество ран. И под конец, совершенно изнемогая, пробили мечами друг другу грудь и замерли.
Юнга Джим, топнул босой ногой, недовольно заметил: