– Мешал, Шитков. Об этом писали многие знатоки этого дела. Дай твой. Мой грязный. Нужно чтить память самоубийцы.
– Убери ты платок… Это хамство! Это черт знает что… Я кричать буду… Я… агнр… пер… фрх… кнк…
– Вставил?
– Кажется, что плотно. Воздух проходит через нос. Обмывать не умею.
– Я умею. Правда, поверхностно, но думаю, что дойду до нужного чисто логическим путем. Дай-ка сюда графин и пробку открой…
– Погоди, я расстегну жилетку… Можно…
– Наклоняй лучше. Вот так… Хм!.. Ежится… Жаль, что температура воды несколько пониженная; графин стоял на холодном подоконнике. Остатки можно на голову… Я кончил…
– Как жаль его, Салицын… Как сейчас, помню я его добрую улыбку и открытое славянское лицо…
– Придется взять на себя заботы об извещении близких покойного о его трагической смерти… Кстати, как фамилия этой дамы, за которой он последнее время ухаживал?
– Луканова. Ее телефон, должно быть, в книжке записан. У него книжечка такая есть… Жаль, что ее муж ничего не знал об этих ухаживаниях, и если мы наткнемся на него…
– Ммм… упр… кхт…
– И если мы наткнемся на него, это будет большой бестактностью… Но что делать… Печальные обстоятельства и долг товарищества… четыре – семнадцать – шестьдесят? Так? Сейчас… Станция? четыре – семнадцать – шестьдесят… Занято… Еще позвоним… Ах, Доня, Доня… На кого ты нас, как это говорится, оставил… Барышня, четыре – семнадцать – шестьдесят… Алло! Гражданин Луканов?
– Кхт… Нкр… Хп… Хп…
– Поправьте покойному платок… Гражданин Луканов… Я взял на себя печальную миссию известить вашу супругу о непредвиденной смерти ее лучшего друга, Даниила Михайловича… Не знаете такого? Нам, его друзьям, не были известны его отношения к вам… Он подробно рассказывал нам только о близком знакомстве с уважаемой гражданкой Лукановой, незадолго до своей трагической смерти… Позвольте, но я только исполняю свой долг, так что ваш резкий тон… Повесил трубку. Очевидно, и на него сильно повлияла смерть нашего незабвенного друга… Да и чье сердце не дрогнет, узнав о том, как подломился этот нежный стебель, выраставший под яркими лучами весеннего солнца!..
– Ты хорошо говоришь… Тебе должна выпасть редкая в наше время честь сказать последнее слово над могилой нашего товарища… Такие люди редко умирают… А как же с похоронами?.. У меня лично только четыре рубля…
– Шитков… У меня мелькнула блестящая мысль… Поправьте получше платок во рту у почившего… Блестящая мысль… На что нужны деньги этому трупу, не оставившему после себя ни одной души?.. А хорошие похороны…
– Я знаю, где это. Вот тут, в боковом ящике. Пусти-ка… Вот в этой шкатулочке. Ну конечно… Это подчеркивает аккуратность покойного, одно из многочисленных достоинств его характера… Сто… Тринадцать… Двести восемьдесят рублей.
– При неродовитости мертвеца этого вполне хватит на скромные, чисто интеллигентные похороны…
– Да, но зачем обременять одного из нас всеми заботами, когда мы можем разделить эти деньги поровну, и каждый может работать самостоятельно в деле погребения нашего дорогого, нашего горячо любимого, нашего незабываемого друга…
– У мертвеца нехорошие глаза. Они обращены в нашу сторону с немым укором, как бы напоминая о том, что мы не должны забывать его, а чтить его память…
– Возьмем по пятидесяти. А восемьдесят оставим. Может быть, он не уплатил за месяц той девушке с приветливым лицом, которая нас впустила сюда. Больше того… я из своих пятидесяти оставлю здесь еще три рубля. Салицын, сделай и ты это. Не хочешь? Может быть, ты прав: я тоже возьму свои обратно.
– Как жаль, что у меня нет ничего на память об этом хорошем, родном человеке, так опрометчиво покончившем все счеты со своей молодой, благоуханной жизнью… Впрочем, если я возьму вот этот портсигар, у меня уже будет небольшая вещица. Проба есть, и верхняя крышка золотая.
– Я лично остановлюсь вот на этой цепочке… Покойный так любил ее носить с белым жилетом. Я дам ее на сохранение в какое-нибудь такое место, где бы мне поручились за ее целость небольшой суммой и квитанцией…
– А вы что же? Берите. Хорошенькие вещицы… Ты даже возьми себе еще вот эту статуэтку… Не понравится, дорогой разобьешь… Ну, тронулись…
– Прощай, Доня… Прощай… В первый раз плачу… Не стесняйтесь и вы – разве можно стыдиться слез любви и дружбы… Прощай, родной… Скоро все там будем… Платок нужно пальцем поглубже…
– Надевайте пальто скорее… Готовы? Девушка, хозяин просил никого-никого не принимать… Он хочет мечтать об уходящих в ту синюю даль, где легкие цикады… А вас он просил зайти сейчас же…
С Доней мы больше не встречались. Кто-то мне передавал, что в его характере произошел крутой перелом: он стал серьезнее, мрачнее и совершенно избегает шуток.
В первых числах апреля почти ежегодно уезжает за город…
NN! Когда б ты приволок
Мне носовой один платок!
Тебе я благодарен буду
И сей услуги не забуду.
NN, к которому была обращена эта записка, платка не нашел, но сверху приписал и свою просьбу, тоже стихами, так как в пушкинский период даже прозу все писали стихами:
О Пушкин, друга пожалей
И оставь у прислуги семь рублей.
В течение двух дней, пока бумажка валялась на столе, на ней появлялись новые и новые фразы:
«Был у тебя. Поедем завтра к Д. Ладно?» – писало на ней какое-то незнакомое лицо.
«Хорошая тема, – набросал на уголке сам Пушкин. – Грозный. Опричники. Лес. Большой монолог. Народ. Музыка».
«Был я. Приду завтра», – писало другое незнакомое лицо.
На обратной стороне скучающий гость нарисовал козу. Бумажку вымел лакей. Потом поднял ее и вместе с другими бумажками отдал прислуге на растопку.
Коза, нарисованная опытной рукой, привлекла внимание простодушной женщины. Она взяла бумажку и положила ее к другим бумажкам, так или иначе заслуживающим внимания.
Судьба играет человеком. Кухарка вышла замуж. Через восемьдесят лет ее внук, ветеринар в одной из глухих провинций, разбирая архив бабушки, аккуратно сложенный в коробке из-под карамели, нашел бумажку, на краешке которой стояла подпись гениального поэта.
Через две недели ее вертели в руках два исследователя Пушкина, которых многие осторожно звали пушкинианцами. Это ремесло перешло им по наследству; к этой профессии они приучали и своих детей обоего пола.
– По-моему, Пушкин, – уверенно сказал один из них, прочитав бумажку, – и фамилия похожая: Пушкин, и год подходящий…
– Опять же по козе видно, – согласился другой, – кто, кроме автора «Полтавы», мог так нарисовать это простое животное?..
– К тому же этот ритм в стихах:
Был у тебя. Поедем завтра к Д.
– Это, кажется, проза…
– Это проза? Ну, знаете… Тут даже не поэт окончание припишет: сегодня я, а завтра ты в беде… Слышите?
– Что ж я, не пушкинианец, что ли?! Слышу.
– Дополним?
– Воспроизведем.
– Издадим?
– Может быть, вы думаете, что я миллионер, что у меня по особняку в кармане, чтобы я стал спорить?..
Приблизительно через месяц в одном из журналов, печатавшем большей частью варианты ненаписанных стихов гениальных людей, появилось новое неизданное стихотворение Пушкина. Из уважения к автору оно было названо посмертным.
Стихотворение имело, после тщательной обработки его, приблизительно такой вид: