Алмаках призвал меня обратно в Сабу. Алмаках должен был даровать мне мудрость.
Я редко говорила сама, но прислушивалась ко всему. Я быстро узнала, кто был и кто не был в списке моих ожидаемых союзников. У кого было больше всего верблюдов, больше связей, больше смертельных врагов.
Нить за нитью я расплетала кружева лояльности, амбиций, свар, что сплелись за минувшие годы вокруг меня, о чем я до сих пор не подозревала. Племя за племенем присоединялись к нам, а я занималась тем же, чем и в предыдущие годы: я училась. Я изучала На кого я обладаю наибольшим влиянием. Чья поддержка нужна мне прежде всего. Кому я могу доверять, а кому не должна.
Но знания
не отменяли того, что вожди становились высокомерно-снисходительны, стоило лишь мне приблизиться, и ограничивались сглаженными формальными ответами, хоть и склоняли передо мной головы кроме разве что случаев, когда они начинали многословно расписывать свой вклад в мою будущую победу.
Соплеменники Кахара пришли к тебе с мечом, копьем и топором, говорил их вождь на сабейском с сильным акцентом. Шесть сотен воинов привел я тебе. Сотню животных мы принесем в жертву Алмакаху за твое здоровье, когда вернемся в свои земли, сделав тебя царицей. И ты не должна о нас забывать.
Я уже ощущала, что то, что считалось моим правом по крови, становилось долгим списком обмена услугами. Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько у всех в долгу.
Яфуш, прошептала я однажды поздно ночью, закатив наверх полог моего черного шатра. В этом море людей, спящих среди постепенно гаснущих костров и лежащих верблюдов, мой шатер был практически неотличим от пяти десятков почти таких же.
Евнух, как всегда, смотрящий в другую сторону, не обернулся.
Вам не спится, царевна.
Я легла, и его широкое плечо возвышалось надо мной, как западный горный хребет, заслоняющий звезды. Он все время держался поблизости, стоял надо мной, даже когда я приседала облегчиться, скрытая своим плащом, также, как это делали сабейские мужчины, о чем Яфуш, евнух, не переставая, брюзжал, называя это женской привычкой.
Я вижу, как они на меня смотрят, тихо сказала я. Я для них вещь, лишь корона, которую будет носить другая голова.
Это хорошо.
Почему?
Потому что они будут защищать тебя ценой собственной жизни. По крайней мере, пока.
У ближайшего костра кто-то забормотал во сне, но вскоре стих, определенно недовольный шумом.
Расскажи мне о египетской царице Хатшепсут.
Ты уже знаешь об этой царице.
Я знала я прочитала все возможные записи о правительнице Египта, которая отправила первую экспедицию через Красное море, чтобы вести торговлю с моими предками в Пунте. Женщина-фараон, называвшая себя их царем. Мне снились о ней обрывочные сны о фальшивой бороде фараона, о тонких пальцах, сжимающих символ ее власти, жезл ее божественного отца, бога Амона.
Расскажи, что говорил о ней твой народ, прошептала я.
Он перекатился на спину, по-прежнему не поворачиваясь ко мне лицом.
Говорили, что она сделала себя мужчиной. И что правивший после нее фараон делал все, чтобы стереть ее образ. Ты не должна позволять подобного, царевна.
После смерти я мало что смогу.
Женщина не может править как мужчина, царевна.
Почему нет?
Потому что она женщина.
И это мне говоришь ты? Твоим народом правили и царицы!
Царица должна править как женщина, моя царевна.
Я на миг замолчала, потому что наконец поняла слова загадочного нубийца.
Скажи, это правда, что она была дочерью Амона? Как женщина могла быть дочерью бога?
Она была фараоном. Если Амон, а не ее отец, возвел ее на трон, то чья же она дочь? Он улыбнулся, во тьме блеснули белые зубы.
Я улыбнулась, позволила пологу шатра упасть, но затем подхватила ткань.
Яфуш
Да, царевна.
Разве ты не начнешь называть меня теперь «царицей»?
Ты женщина со множеством имен, царевна.
Я почти до самого рассвета вглядывалась в темноту шатра, размышляя о том, что сказал мне Яфуш. Если со мной не считались, поскольку я женщина, но становиться похожей на мужчину мне тоже было нельзя, я должна была стать чем-то совершенно иным.
На следующий день я заставила Азма, моего жреца, провозгласить меня Верховной Жрицей и Дочерью Алмакаха перед всем нашим сообществом. Он нахмурился, когда я впервые сказала ему об этом.
Царевна, но для чего вам просить подобное?
Кто, по-твоему, будет давать золото на храмы, когда ты станешь главным жрецом? Это не просьба.
Впервые с тех пор, как я ступила на южный берег, я сменила свою грязную тунику на сердоликовые одеяния. Я расплела косы и надела на шею полумесяц тяжелого ворота. Надела и кольца, вес которых был непривычен пересохшим и потрескавшимся в дороге пальцам, и головной убор с тонкой золотой филигранью, вуалью спадающей до бровей.
Все утро небо сильней и сильней темнело на западе.
В тот миг, когда Азм поднял над моей головой золоченые рога и провозгласил меня Верховной Жрицей Луны, Дочерью Быка, над далекой горной грядой зарокотал гром, так громко, словно сами горы откололись от края земли. В тот миг я не придала этому значения, грозы ведь были обычны для этого времени года, высокогорье собирало тучи не первый день. Под тяжестью богатых тканей и