Амма... пастух ведь не был плохим, правда?
Правда.
Но он был наказан.
Она сказала беспечным голосом:
Все мальчики должны помнить свои молитвы, верно?
А если я буду помнить, но как-то еще прогневаю богов?
Дети не могут прогневать богов.
Широко раскрыв глаза, так что ей была четко видна их серебристая радужка, он спросил:
Я родился в год смерти, но не был отдан ей. Она не прогневалась?
Внезапно она в полной мере осознала, чем на самом деле привлекла его сказка о богах.
Нет, Арин. Правила ясны. Я имела право дать тебе имя тогда, когда пожелала бы.
Что, если я принадлежу ей все равно, когда бы ты меня ни назвала?
А что, если так и есть, и это значит, что она держит тебя в своих руках и никому не позволит причинить тебе вреда?
Мгновение он молчал, а потом пробормотал:
Я боюсь умереть.
Ты не умрешь. Она заставила свой голос быть жизнерадостным и уверенным. Ее сын воспринимал все слишком близко к сердцу и был нежным до глубины души. Это волновало ее. Ей не следовало рассказывать эту сказку. Арин, ты помнишь про секрет?
Он слегка улыбнулся.
Да.
Она собиралась рассказать ему, что кошка повара родила котят. Но что-то в его осторожной улыбке тронуло ее сердце, и она наклонилась к его уху. Она сказала то, что никогда не следует говорить ни одной матери, однако это было правдой. Гораздо позже, когда к ее горлу прижимался валорианский кинжал, и до последнего нажатия оставалось мгновение, она вспомнила об этом и была рада, что не промолчала.
Тебя я люблю больше, сказала она.
Она положила ладонь на его теплый лоб и благословила его сны. Затем она еще раз поцеловала сына и вышла.