Несколько раз я принимался писать рапорт и, не дописав до конца, начинал сызнова. Получалось плохо, неубедительно. Наконец написал так:
«Разрешите отомстить за те раны, которые нанесли нашему народу и мне фашисты. Уверен, что смогу летать на боевом самолёте и уничтожать врагов в воздухе…»
И вот – рапорт подан.
Когда я пришёл в Наркомат, мне сразу же вручили пропуск. «Значит, дела идут успешно», – подумал я.
Оставив палку в бюро пропусков, направился в приёмную Народного Комиссара Военно-Морского Флота.
Чувствую – волнуюсь. Хочу успокоить себя – ничего не выходит. – Товарищ старший лейтенант, можете войти, – пригласил адъютант.
Стараясь держаться ровнее, я двинулся к открытой двери кабинета. Народный Комиссар поднялся мне навстречу:
– Как себя чувствуете, товарищ Сорокин? – спросил он.
– Спасибо, хожу вполне устойчиво.
– Хорошо, присаживайтесь.
Я двинулся к креслу и пошатнулся. Пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. Нарком заметил моё замешательство и улыбнулся:
– Не волнуйтесь, Сорокин… Не волнуйтесь… Скажите, что вас заставляет вновь сесть на истребитель?
– Хочу мстить врагу… за Сафонова, за боевых друзей, за свои раны…
– Вот что, товарищ Сорокин… Придётся вам пройти комиссию. Если врачи не обнаружат никаких физических недостатков, кроме неполноценных ног, – разрешим вам летать. Вопросы есть?
– Всё ясно, товарищ адмирал Флота…
Через несколько минут я уже ехал в машине Наркомата к Центральному госпиталю, в Сокольники. Пакет с направлением отдал дежурному врачу. Он разорвал конверт, и я увидел под направлением подпись Народного Комиссара.
Только что я был почти уверен в благополучном исходе медицинского обследования, и вдруг страх и сомнения снова овладели мной. Гнал их прочь, но они не уходили.
Две недели я пробыл в госпитале, с волнением и тревогой ожидая решения комиссии.
Вот оно: «В порядке индивидуальной оценки Сорокин З. А., старший лейтенант, признан годным к лётной работе на всех типах самолётов, имеющих тормозной рычаг на ручке управления, и к парашютным прыжкам на воду».
Седьмая звезда на фюзеляже
Я стою на перроне Ярославского вокзала. Поезд на Мурманск отходит через пять минут, а мне всё ещё не верится в своё счастье. Наконец-то я назначен в родной Сафоновский полк. Приказ о назначении в моём кармане. Я действительно еду на Север, еду воевать…
Мурманск встретил меня пронизывающим холодом. Мороз достигал сорока градусов. На ветру слипались веки. Трудно было дышать. Я же не замечал этого. Всё мне здесь было по душе.
В штабе авиаполка имени дважды Героя Советского Союза Б. Ф. Сафонова встретился с капитаном Петром Сгибневым.
– Будем воевать вместе, – приветливо сказал мне командир полка. – Вас в какую эскадрилью назначили?
– В первую, – ответил за меня начальник штаба.
– Вот и хорошо. Среди друзей вам будет легче. Пока изучайте материальную часть, а потом и летать начнёте.
На командном пункте эскадрильи меня окружили лётчики, техники, мотористы. Командир эскадрильи капитан Алагуров сердечно поздравил с выздоровлением. Со всех сторон сыпались вопросы:
– Погостить приехал?
– На штабную?
– На побывку?
– Приехал, друзья, не как гость, а как лётчик, – ответил я.
– А как же твои ноги?
– Ноги?.. Стометровку бегать не могу, а летать буду стараться…
– Мы все тебе поможем, Захар. Ты должен летать!
Не сразу удалось подчинить своей воле крылатую машину. Теперь на педали нажимали не собственные ноги, а протезы. Трудно, почти невозможно было рассчитать давление на тормозную педаль, а каждый нажим отдавался тупой болью во всём теле.