Просто умираю с голоду! Ведь уже почти десять!
Ах, но ведь это Греция. Ужинать слишком рано здесь считается дурным тоном. Пойдем к сестре. Заметив, что на лице Энн отразилось разочарование, смешанное с беспокойством, он торопливо добавил: А после ужина я покажу тебе Афины при лунном свете. И он сжал ее руку, стараясь успокоить.
Спускаясь по широкой лестнице, Энн подумала, что лучше бы Ариадна продолжала дуться. Хоть они жили вместе с Алексом уже много месяцев, тем не менее вечер их свадьбы она предпочла бы провести с ним наедине. Ей приходилось слышать о сплоченности греческих семей, но это уже переходило все границы!
Ариадна ждала их в прихожей. Ее приземистая
фигура была по-прежнему затянута во все черное, на шее висели тяжелые золотые украшения, пальцы оттягивали такие же тяжелые вычурные кольца. Ярко-красная полоска помады резко контрастировала с ее желтоватой кожей. Ариадна кивнула им и пошла впереди к столовой. Брат и сестра уселись с двух сторон длинного стола, обильно украшенного резьбой. Поместившаяся в торце Энн чувствовала себя изолированной.
Здесь тепло, но не жарко. Это очень приятно, вежливо сказала она невестке. Я не знала, что весна наступает у вас так рано.
Ариадна что-то пробормотала по-гречески. Алекс мгновенно вскочил на ноги, Ариадна последовала его примеру. Не прошло и нескольких секунд, как брат и сестра снова кричали, стуча кулаками по столу. Приборы и стекло звенели. Казалось, сам воздух источает злобу. Одна из юных горничных вошла в столовую, широко раскрыла глаза и, поспешно поставив на сервант блюдо с едой, выбежала. Энн, охваченная беспокойством и раздражением, переводила взгляд с Алекса на Ариадну. Они так шумели, что ей хотелось заткнуть уши. Судя по выражению лиц, они говорили друг другу что-то невыносимо жестокое, оскорбительное, такое, что потом трудно забыть и простить. Энн никогда, ни в одной семье не приходилось присутствовать при подобной сцене. Бен никогда не кричал. Правда, у него была неприятная привычка делать саркастические замечания, выбрав для этого хорошо рассчитанный момент. Энн терпеть не могла эту его манеру. Бен мог уничтожить ее одним словом, и тогда она от злости теряла дар речи, а удачный ответ приходил ей в голову только спустя несколько часов. Сейчас она подумала, что его привычка все же, пожалуй, предпочтительнее разыгрывающегося сейчас перед ее глазами спектакля.
Перестаньте, прошу вас! умоляла она, но противники, казалось, и не слышали ее в пылу перепалки.
С последним оглушительным воплем Алекс подбежал к Энн, схватил ее за руку и почти сдернул с места, причем ее стул со стуком упал на мраморный пол, а бокал с вином опрокинулся, и потащил ее из комнаты.
Алекс позвонил, чтобы к подъезду подали машину. В лифте он все еще бормотал что-то по-гречески и в полном расстройстве ударял сжатой в кулак правой рукой по ладони левой. Растерявшаяся Энн совершенно не знала, что говорить или делать, боясь рассердить его еще больше.
Он отпустил шофера и резко нажал на газ, с ходу врезавшись в самую гущу движения. На пробки, заставлявшие некоторых водителей останавливаться, он не обращал ни малейшего внимания. Алекс въезжал на тротуар, втискивался в любую тесную щель, двигался в обратном направлении по улицам с односторонним движением. Шум стоял невообразимый: автомобильные гудки надрывались, остальные водители проклинали Алекса, бессильно изливая на него свой гнев. Энн прижалась к дверце, закрыла глаза и беззвучно молилась.
Может быть, ты предпочла бы выехать за город?
Что ты сказал?
Мы можем отправиться в старый город, проехать вдоль побережья или подняться в горы.
Мне было бы интересно побывать в старом городе, слабо улыбнувшись, сказала Энн. «Да и ехать не так далеко», добавила она про себя.
Алекс усмехнулся:
Я уже успокоился. Чтобы прийти в хорошее настроение, нет ничего лучше порядочной схватки с афинским движением!
Это потому, вероятно, что, если тебе удается уцелеть, ты потом просто радуешься жизни! с чувством произнесла Энн.
Алекс громко расхохотался, в восторге откинув голову назад.
Ты постепенно привыкнешь к такой езде, успокоил он и погладил ее по руке.
На границе старого города Плаки они оставили машину на попечение маленького мальчика, которому, как с жалостью подумала Энн, давно пора бы было спать. Поднимаясь по узким крутым улочкам, где ее высокие каблуки застревали между камнями, Энн прижималась к Алексу. Все вокруг кишело людьми. Здесь было шумно, весело, слышались голоса, смех, музыка. Жаренное на углях мясо аппетитно пахло.
Они добрались наконец до намеченной Алексом таверны и уселись на неудобных камышовых стульях. Алекс занялся меню, написанным буквами, не более понятными для Энн, чем иероглифы. Подозвав хозяина, он посоветовался с ним, но так и не принял решения и повел Энн на кухню, чтобы она сама выбрала еду из кипящих котлов.
Лидия предупреждала ее, что еда в Греции ужасная, но маринованный осьминог и стифадо, на которых Алекс в конце концов остановился, понравились Энн. Рецина внушала ей меньше доверия, и Алекс заказал для нее французского вина, добродушно упрекнув в том, что, отказываясь от национального напитка, она вводит его в дополнительные расходы. Энн заверила его, что из любви к нему готова на все, вот только пить местное вино она не способна.