Она позволила себе унестись на волне увлечения и ярких переживаний, внезапно ворвавшихся в ее тусклое существование. Дома, в Мидфилде, она хладнокровно взвешивала, какое влияние этот роман может оказать на ее жизнь, ни на минуту не задумываясь о том, что это будет означать для жены Алекса. Там легко было игнорировать чувства этой незнакомой женщины, но сейчас, среди ее вещей, это становилось немыслимым.
Энн с отвращением посмотрела на шелковый пеньюар, которым пренебрегла прошлой ночью. Алекс казался ей глубоко чувствующим человеком, но если это действительно так, ему не следовало привозить ее сюда.
Для нее стали понятны его слова о том, как ему хочется, чтобы они были одни. Накануне она нашла их романтичными,
Да нет, там прекрасные духи, выдавила из себя Энн.
Почему же ты не надушилась?
Я не знаю, чьи они, чопорно ответила она.
Алекс рассмеялся.
Теперь понимаю, почему ты явилась в спальню, завернувшись в полотенце, и не надела тот красивый пеньюар. Ты ревнуешь! торжественно воскликнул он.
Ни капельки! Это было бы просто смешно! Какое у меня право ревновать? Просто я никогда не стала бы пользоваться чужими духами и одеждой и не хотела бы, чтобы другая женщина, к тому же совсем незнакомая, пользовалась моими!
Он продолжал смеяться.
Так кому, по-твоему, принадлежат эти вещи?
Откуда мне знать? огрызнулась Энн.
Давай, давай, Анна, попробуй угадать! Как ты думаешь, кому они принадлежат?
Я полагаю, твоей жене, и не собираюсь ими пользоваться.
Ты настоящая англичанка, все, по-твоему, должно быть корректно и благопристойно, не так ли? Ты согласна делить со мной постель, но все остальное для тебя табу. Странно, на мой взгляд!
Это совсем другое дело! вспыхнула Энн.
А я считаю, что это гораздо хуже. Фи, миссис Грейндж!
Энн рассердилась. Смотреть правде в глаза было достаточно неприятно и без его поддразниваний. Для него все это было игрой, и в этой игре он, видимо, имел большой опыт, с горечью подумала она, и глубокая морщина прорезала ее лоб.
Прости, дорогая, мне не следовало дразнить тебя. Не хмурься так сердито. Он хотел поцеловать ее, но она отвернулась. Агапи, любимая! Все это твое и не принадлежат никому другому. Я купил это для тебя. У меня нет жены, моя ненаглядная!
Нет? недоверчиво спросила она.
Нет! Клянусь жизнью, дорогая, миссис Георгопулос не существует! Ты мне не веришь?
Верю, ответила она, но не совсем твердо.
Я должен был сказать тебе об этом раньше, Анна, прости меня! Моя жена умерла более десяти лет назад, серьезно добавил он.
Мне очень жаль, солгала Энн, прекрасно понимая, что не испытывает ничего, кроме облегчения.
Именно поэтому, когда мы были в картинной галерее, я понял, что смерть коснулась и тебя. Что-то в твоем облике говорило об этом.
Мне кажется, это что-то быстро исчезает. Может быть, слишком быстро!
Ни в коем случае! Наоборот, очень хорошо, что это так. Поверь мне, ждать десять лет, пока это случится, слишком долгий срок! Он улыбнулся. Но день проходит, пойдем погуляем. Он дал ей соскользнуть со своих колен.
Я только вымою посуду. Она повернулась к раковине.
Не нужно, это сделают слуги.
Какие слуги?
Здесь есть слуги. Я велел им не показываться.
Совсем как у Петэн! Она засмеялась. Какой ты все же скрытный, Алекс!
Дело не в скрытности. Просто у меня очень развит собственнический инстинкт. Пошли!
А я-то решила, что ты меня прячешь, смеясь сказала Энн.
Взяв ее за руку, он увлек ее за собой. Когда они проходили по холлу, она спросила:
Кому принадлежит этот красивый дом?
Компании, в которой я работаю. Обычно он служит для деловых приемов.
И тебе разрешают им пользоваться? Должно быть, тебя очень ценят?
Она вопросительно взглянула на него, но он пропустил ее слова мимо ушей и принялся рыться в стенном шкафу, подыскивая для них плащи.
Прижавшись друг к другу, они гуляли по мокрому саду, потом пересекли буковую рощицу, где с обнаженных по-зимнему ветвей деревьев стекали струйки дождя, и вышли к небольшой бухте. На море неистовый декабрьский ветер вздымал волны, покрытые клочьями пены. Они разбивались с громким рокотом, за которым следовало шуршание уносимой водой гальки. Ударяясь о берег, волны поднимали фонтан брызг. С плащей Алекса и Энн сбегала вода. Они с трудом пробежали по скользким камешкам и уселись между двумя большими скалами, защищавшими их от брызг и заглушавшими шум прибоя.
Я люблю море, сказала Энн, откинув голову, чтобы стряхнуть воду с волос.
А я его терпеть не могу! с ожесточением произнес Алекс. Ненавижу! И он сердито бросил камешек в воду.
Почему? удивленно спросила Энн.
Мне пришлось против собственного желания много лет служить на флоте. Моряк должен любить море, но я ничего другого не умел делать, а мне нужно было содержать мать и сестру.
Твой отец умер?
Мой отец! насмешливо засмеялся он. Мой почтенный родитель растранжирил сперва все свои деньги, потом деньги моей матери и решился почить в бозе только после того, как тратить было уже нечего. Он был заядлым картежником и ухитрился проиграть даже фамильное поместье нашей семьи. Я поступил в торговый флот, а надо тебе сказать, что торговые суда могут быть