Трудно было сказать, по поводу чего больше сокрушались контрразведчики оттого, что погиб участковый начальник или что исчезли списки осведомителей и другие секретные документы.
Наверное, больше о последнем.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Объясни ты мне, просил его Евсей Иванович. Затеяли революцию рабочие Петербурга, поддержали московские, ну и в других там городах. Почему затеяли, мне понятно, кому неизвестно, што война силы измотала, голод доконал рабочих. Невтерпеж стало вот и взбунтовались В пятом году тоже изза этого бунт поднимался, хоть и не дошло до того, чтоб царя сбросить. А вот што надо этим большевикам? Не могу понять. Видно, опять жиды подзуживают, не иначе как погубить Россию хочут.
Новый участковый слушал атамана посмеиваясь.
Вы, Евсей Иванович, как малое дитя рассуждаете! Ведь нынешняя революция это не та революция, что в пятом году была. Это другая революция. И раздельно произнёс: Социалистическая! Участковый поднял указательный палец вверх и, обведя в воздухе круг, продолжал разъяснения: Это, господин атаман, та революция, которая весь земной шар может пожаром охватить, и тогда нашему брату жандарму вместе о атаманами, не говоря о буржуазии, наступит конец.
Атаман сокрушённо качал головой и думал, что хорошо бы снять с себя ярмо атаманское, да как? «Убьют меня не за здорово живёшь вместе с этим новым начальником. Уж очень он грамотный», размышлял атаман.
Ему было понятно, почему бедные казаки бегут к красным. Но что там делает Митрий Заводнов? Или взять его же, атамана, семью. Старший сын Василий, в чине есаула, гдето под Орлом сражается против красных.
А об Алексее слух прошёл, что дезертировал из армии белых и к красным перекинулся.
И целыми ночами не спал атаман, пытаясь распутать узел, затянутый жизнью.
В одну из вьюжных декабрьских ночей явился домой Василий. Украдкой постучал в окно, с оглядкой пробрался в родной
дом.
Точно изголодавшийся волк, накинулся есаул на домашнюю снедь. Рвал крепкими зубами мясо, глотал, не прожёвывая, хлеб, запивал крепким самогоном. А когда наелся, закурил и сказал отцу:
- Папаша, дела наши дрянь! Отступаем! Бросайте своё атаманство к чёртовой матери, пока не поздно! А что Алешка наш у красных может, это и к лучшему Глядишь, сдамся ему и выкрутит он, не чужой ведь.
К Атаман молчал и покряхтывал.
До зари пробыл сын дома, а потом, распрощавшись с родителями, ускакал.
После этого атаман почти перестал бывать в правлении, ссылаясь на болезнь. И вправду, он осунулся и похудел.
Работника атаман рассчитал, пояснив ему:
Не такая теперь жизня настала, чтобы в дому работников иметь!
Дома решил Евсей Иванович сделать себе тайник. Всей семьёй трудились. Во двор чужих не пускали. Вывели внутри кухни новую стену из досок. Заклинцевали, обмазали и побелили. Вход в просторный застенок устроили под печью, сбоку, да так, что никто в жизни не догадался бы, что это вход в тайник. Из тайника в чащобу молодого вишенника пробили маленькое окошечко лишь бы человеку можно было вылезти, уж если на то пойдёт. Забор у Колесниковых высокий, каменный, ворота и калитка жестью обиты, изнутри на засов ^запираются, цепных собак на ночь спускают.
Тревожно жил атаман, боялся прихода красных.
Тихо, пустынно в зимней степи. Потрескивают под ветром мёрзлые кустики и былинки. Тонким, хрустящим гололёдом покрылась земля. Желтая луна то выглянет изза тучи и мёртвым светом зальёт степь, то спрячется.
Медленно, опираясь на палку, едва бредёт по степи ктото. Часто останавливается. У высокого косогора, за которым начиналась станица, упал. Видно, идти дальше уже не было сил. Любопытная луна выглянула изза тучи, осветила бледное девичье лицо. Женщина зашевелилась, с трудом поднялась на ноги.
Святая дева Мария, шептала она. Дойти бы домой живою, у отца и матери прощения попросить, а там что будет.
Вот и двор Матушкиных. Опустившись у калитки на гнилую колодину, женщина заплакала, в первый раз заплакала после того, как сбежала из дому с Яшкой.
Подбежал лохматый Барбос, радостно заскулил и лизнул хозяйку в лицо.
Барбосушка, милый! простонала Аксютка. Узнал! Она обхватила руками шею старой собаки и зарылась лицом в жёсткую шерсть. Барбос не вырывался. Он приветливо помахивал хвостом.
С трудом Аксюта добралась до крыльца. Из щели прикрытых ставень просачивался желтоватый огонь коптилки. Она с трудом повернула щеколду на двери.
Бог милости прислал! смиренно приветствовала она родителей.
Мать, сидя на лавке, пряла, отец чинил хомут. Увидев дочь, они оцепенели от неожиданности.
Аль не рады, что в родительский дом вернулась ваша дочь? спросила Аксютка, криво улыбаясь. Ранетая я Умирать домой пришла.
Мать всплеснула руками, вскочила с лавки и успела подхватить пошатнувшуюся Аксюту. Отец отбросил хомуты и тоже бросился к ней.
Они спрятали дочь в тёмной кладовой. Боялись вызывать фельдшера. В станице стоял карательный отряд. Узнают белые несдобровать. Аксюта металась в кладовой трое суток. Мать лечила её своими средствами, но ничего не помогало. Утром на четвёртые сутки Аксюта скончалась. Под подушкой у неё оказалась записка. Косыми, ломаными буквами было написано: «Папаня и маманя, простите меня и не вините! Любовь у меня была большая к Яшке. Вместе с ним в лесах скрывалась и вместе воевала против беляков. А дело красных правое, верьте».