Катерина подошла к высокой скирде из кизяков и стала выбирать нижние кирпичи.
Да ты што, очумела! Завалишь скирду, забеспокоился Яшка.
Продолжая своё дело, Катерина тихо посоветовала:
Ты, Яков, не клади пока кизяки в мешок, подожди. Мешки нужны для другого. Она опасливо оглянулась. Погляди, Яков, там никого нету?
Большой поповский двор был залит серой предрассветной мглой. Чтото вынюхивая, лениво бродил старый пёс.
А чего нам хорониться? удивился Яков. Да и нет никого, окромя Барбоса.
Гут я приданое за собой припасла. Хочу передать женишку, может, крепче полюбит! проговорила Катерина.
И вдруг выбросила из пролома в кизячной кладке два ящика с пулемётными лентами и ствол «максима».
Что это? Откуда? поразился Яков.
Скорее спрячь, а поверху на всякий случай кизяки положи, прошептала Катерина. Здеся ещё наганы.
Откуда это, спрашиваю?
Яков поспешно засовывал оружие в мешки.
Аркашка привёз вчера и сам спрятал. Не пойму, чего бы ему пулемёт прятать? На запас, што ли? Сейчас самый раз вынести. Ты тяни оружие к бричке. До восхоДа солнца с мусором вывезешь, куда там надо, сам зна<; ешь! Нехай это будет от Катериныкадетки!
Катька! Золото ты моё! обрадованно воскликнул Яков.
Давай, давай!
Катерина торопливо уложила кизяки на место.
Яков завязал мешки, пригибаясь от тяжести, по одному перенёс их к сараю и закопал в навоз.
Перегодя он вывез навоз в Солохин яр, затем заехал в Хамселовку и предупредил, кого следует.
«Ай да Катерина! Ай да молодец!» думал Яков, погоняя лошадей.
На поповском дворе сам хозяин умывался у колодца ледяной водой, сгоняя с себя хмель.
Откуда это ты, Яков? Куда так рано ездил? спросил он работника.
Навоз вывозил, батюшка! Пораньше постарался, потому делов много.
Похвально, похвально, сын мой!
Поп вывернул на косматую голову цебарку ледяной воды и закряхтел от удовольствия.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
А станичник Карпуха Воробьев, пользуясь тем, что старший сын его ^служил в отряде Кудинова, частенько на своей огромной мажаре тащился за бандитами и подбирал то, что оставалось после них, вёз домой награбленное. На жене Карпухи и его дочерях появились нарядные кофты, золотые кольца и серьги.
Однажды на гульбище Аксютка Матушкина спросила Гульку:
С чужихто пальцев, насильно стянутые, не страшно носить?
Гы! заржала Гулька, старшая дочь Карпухи. Да эти перстни с жидовок сняты, а они, жиды, Христабога распяли.
Ну и что из того? опросил Яков, неторопливо перебиравший лады гармошки.
Девка недоуменно выпучила глаза:
Как же?
Как же! передразнил её Яшка. А Христос сам из того племени.
Девки охнули.
Да ты с ума сошёл, Яшка, возмутилась Аксютка, брешешь ты много, гляди, как бы тебя за язык не потянули.
Яшка рассмеялся:
Так я же все это в шутку говорю. Эх, ладушки вы мои! Одни вы теперя, парни все воюют!.. Вот я вас и веселю.
Он вскинул гармонь, растянул мехи и, подмигнув дочери Карпухи, заиграл «барыню». Гулька
подбоченилась, сверкнула цветными камнями перстней и стала притопывать. Аксютка, подпевая, била в ладоши, но из головы у неё не выходили Яшкины слова о Христе.
Позже, в церкви, Аксютка вглядывалась в печальные черты Христа распятого, удивительно напоминающего лицом портного Янкеля.
Встретив Якова на очередной гулянке, Аксютка покачала головой:
Ах, Яшка, Яшка! Беспутная твоя голова! Нарушил ты во мне веру. Так и кажется, что в церкви изображён портной Янкель, а не бог.
Яшка расхохотался:
Вот не думал я, что в точку попал. А и вправду Янкель дюже на Христа похож. Ну и Аксютка, ай да умница!
У Аксютки просияли глаза. С того разговора она Стала думать о весёлом хромоногом гармонисте.
Но на Якова навалилось в эту пору столько срочных тайных дел, что ему некогда стало ходить на гулянки.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В станицу прибыли генералы Шкуро и Покровский, которые решили выразить своё соболезнование родителям погибших добровольцев. Атаман волновался. Участковый устраивал обыски в Хамселовке.
Найду хоть один кинжал, хоть один гаечный ключ весь посёлок сожгу без остатка! Всех перевешаю! грозился он.
На станичном сходе Шкуро, похлёстывая нагайкой по голенищам зеркально начищенных сапог, нетерпеливо расхаживал среди окруживших его выборных стариков.
Новоиспеченный генерал гнусавил:
Господа казаки! Мы, спасители единой, неделимой России, призываем вас гуртоваться и выступить за спасение чести казачьей! Кто не знает о храбрости и верности старолинейцевказаков!
Потом со слезой в голосе он выразил своё соболезнование по поводу гибели казачьих сыновдобровольцев.
На сходе было вынесено постановление «считать почётными казаками станицы НовоТроицкой Шкуро и Покровского, с выделением им участков из фонда целинных общественных земель по сто десятин каждому».
Возвращаясь со сходки, Карпуха Воробьев с усмешкой сказал Шкурннкову:
Слыхал, кум, как генерал поблагородному балакает!
Ну и что ж! поморщился тот. Русский русского поймёт! Говорят, храбрец он большой. С турками погеройски дрался.
Геройто он герой, а вот насчёт десятинок как будто не дурак. Ишь, землицей запасается! Если это каждый генералскороспелка оттяпает по сто десятинок целины с нашего двора, так нам негде с тобой и выпас держать.