Дед Лексаха опустился на пень и стал наблюдать за проворными руками Архипа.
«Хорошо работает, ничего не скажешь, думал старик. А все одно придётся дать ему от ворот поворот, чтоб до свадьбы чего не вышло! Девкато что порох. Да и парень не из робких!»
Дед высморкался, откашлялся и без обиняков спросил у работника:
Ты как, все ещё ходишь вместе с Нюркой по ночам за сенбм?
Архип, будто не расслышав этих слов, ещё быстрее стал резать солому.
Молчишь? Значит, попался вор на верёвочку, а отвертеться не умеет.
Слово «вор» хлестнуло Архипа. Он толкнул соломорезку, выпрямился.
Ты меня в воровстве, Лександр Ваныч, не можешь обвинить! звенящим от обиды голосом выкрикнул он. Такой охулки не потерплю. А если работник не с руки, так рассчитайте.
Рассчитайте? в досаде зашипел старик. Ты будто и в самом деле не кумекаешь, о чём речь. Гляди, парень, девку ославишь живого со двора не выпущу. А ежели што и было, держи язык за зубами!
Архип со злостью пнул ногой станок, перекинул соломорезку. Тихо, чтобы слышал только один старик, процедил сквозь зубы:
За своими бабами глядите сами: я их стеречь не нанимался!
Он повернулся и торопливо вышел изпод навеса.
Дед поднялся. Руки у него заметно дрожали.
Ишь ты, занозистый какой! ворчал он. А уж каким смирным прикидывался! Придется тебя, парень, рассчитать, пока слух не дошёл до Заводновых.
В тот же день перед вечером Архип получил расчёт. На этот раз дед не обидел батрака и щедро дал даже сверх условленного за хорошую работу. Надеялся Лексаха,
что Архип, получив заработок, поторопится уехать к себе на родину.
Получив расчёт, Архип более суток провалялся на летней кухне. Лексаху это обеспокоило. Накинув на плечи полушубок, пошёл в кухню. Увидев растянувшегося на примосте Архипа, закричал:
Лежишь, значится, не торопишься уезжать?
Архип приподнялся на локте.
А ты что, хозяин, выгонять пришёл? Как бездомную собаку среди зимы на все четыре стороны? Так, што ль?
Дед затоптался на месте.
Выгонять я тебя не выгоняю, а благоразумный совет даю: поезжайка ты домой, молодец хороший. В Расею свою уезжай с Кубани.
Через полчаса Архип с мешком за плечами прошёл через двор, не попрощавшись с хозяевами и не взглянув на крыльцо, где, прижавшись к косяку двери, до крови кусая губы и захлёбываясь слезами, стояла Нюра.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Одна только невеста не участвовала в этой суете. Бойкая и жизнерадостная Нюра стала неузнаваемой. Бледная, заплаканная, она тенью бродила по дому и двору, заходила в сад и долго стояла под памятной яблоней
А на зорьке, алой, морозной зорьке, над станицей часто разносилась скорбная девичья песня, которую, наверно, певало не одно поколение казачек, оплакивавших свою девичью любовь.
Голос Нюры прерывался слезами, и звучала в нём нестерпимая боль. Выходили соседки послушать, как поёт «пропитуха», выполняя стародавний обычай.
Архипа Нюра уже давно не видела. Через самую близкую подружку Аксютку она передавала ему своё желание встретиться и хотя бы ещё разик поговорить. Но Архип не приходил в условленное место. А Нюра совсем извелась. Родители торопились со свадьбой. Мало ли что может случиться? Сбежит ещё или наложит на себя руки. В станице и такое бывало.
По обычаю невеста «пропитуха» могла выходить из дому только к родственникам, в лавку за покупками, в церковь и то в сопровождении однойдвух, а то и целой толпы подруг. Громко смеяться, петь песни, плясать невесте не полагалось. Она должна пребывать до венчания в печали. Беззаботная жизнь, девичья воля для неё кончались с первой рюмки при сговоре. У казаков старой линии так: если девушке й по Душе жёнйх, И радуется она замужеству, всё равно должна свою радость скрызать и лить горькие слезы.
Все говорили, что Нюрке Ковалевой
повезло её выдавали в небольшую семью, за единственного сына. Сам Тарас Заводнов и его жена Алена слыли людьми смирными, сговорчивыми.
Митька теперь наезжал к Ковалевым каждый день перед вечером на полчасика. «Приручал» к себе невесту. Г1о свадебному обычаю жениха и невесту оставляли вдвоём. Робкий Митька терялся перед Нюрой и неуклюже совал ей в руки кулёк с конфетами или мятными пряниками. Но ласковые слова, которые он готовил к очередной встрече, почемуто застревали в горле. Невеста тоже молча одаривала жениха обшитыми кружевами носовыми платочками.
Просидев положенное время, Митька откашливался, поправлял голенища узких лакированных сапог и с хрипотой в голосе прощался, не решаясь, как полагалось по обычаям, обнять и поцеловать невесту.
Вообще Митька и сам не знал, нравится ему невеста или нет. Ехал он к ней с робостью, а уезжал с радостью.
Застоявшийся жеребец вихрем выносил Митьку на заснеженную улицу. Парень натягивал уздечку и заставлял плясать под собой скакуна до мыльной пены.
Нюра с ненавистью глядела вслед гарцевавшему на вороном коне жениху.