Когда ей наконец удалось справиться с непокорными путаницами, она некоторое время лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тихим звукам, которые он издавал, открывая и закрывая ящики в комнате. Затем она заставила себя сесть, прижав руки к груди, пока с ее кожи стекала еще не остывшая вода. Сайлас расстелил полотенце на откидной ширме и положил чистый комплект ночного белья на изножье кровати. Повернув шею, она увидела его из-за ширмы: он стоял, отвернувшись, и окидывал критическим взглядом ее испорченную одежду, которая безвольно свисала с его рук.
Ей редко удавалось взглянуть на него так, чтобы он этого не заметил. Она молча изучала его в сиреневом свете сиреневой комнаты. При беглом осмотре он выглядел точно так же, как и в ту роковую ночь в Королевской библиотеке, и его алебастровая красота оставалась нетронутой. Но Натаниэль был уверен, что его ранил архонт. Он не мог объяснить, откуда он это знает, только чувствовал нездоровье Сайласа как тень в уголке своего сознания.
Сайлас никогда не рассказывал, как ему удалось выжить в той стычке, и что случилось с ним потом в потустороннем мире. Если Элизабет наблюдала за ним достаточно долго и без перерыва, она начинала замечать, что в нем что-то изменилось, хотя и не могла объяснить, что именно: только то, что он как будто поблек, стал тоньше и бесчувственнее. Временами ей казалось, что в его желтых глазах таится боль, которую так же трудно истолковать, как бесстрастный взгляд раненой кошки.
Что бы его ни беспокоило, она была рада, что Мёрси теперь работает здесь, и ему не приходится все делать самому. Как только
эта мысль пришла ей в голову, она тут же пожалела о том, что подумала. Сайлас, как всегда, умел читать ее. Он перевел взгляд на нее, и его губы сжались.
Разве не лучше иметь помощь? пролепетала она. Просто это большой дом. Ты не должна все делать одна. Не обязательно делать это вообще, не добавила она, поскольку этот вопрос уже поднимался, а Сайлас настаивал на возвращении к роли слуги со странной хрупкостью, которая сразу же положила конец дискуссии.
Как скажете, госпожа, сказал он. Он помог ей выйти из ванны, обернув полотенце вокруг ее плеч и не сводя с нее глаз. Затем он слегка поклонился и ушел.
Элизабет прикусила губу. Она вытерлась и натянула ночную рубашку, затем шелковый халат. Когда она закончила, то увидела в зеркале свое отражение: кремового цвета шелк, отороченный узором из весенних лоз, распущенные волосы волнами доходили почти до пояса. Она потрогала серебряные пряди, сверкающие среди коричневого цвета, символизирующие один-единственный день жизни, который отнял у нее Сайлас, это соответствовало символической плате Натаниэля. По привычке она взяла Демоноубийцу со своего прикроватного столика. Затем, не раздумывая, направилась по коридору в спальню Натаниэля.
Она сказала что-то, что обидело Сайласа, но не знала, что именно или, по крайней мере, почему. Идя по коридору, она размышляла о том, что ее интересует множество вопросов, на которые, возможно, никогда не будет ответов. Она задавалась вопросом, думал ли он, когда шел в круг Архонта, чтобы принести себя в жертву, что Натаниэль все равно умрет. Ведь Натаниэль уже почти умер. Она задавалась вопросом, что он чувствовал, когда, вернувшись, обнаружил Натаниэля живым, и воспринимал ли он все те недели, что ждал призыва, который так и не пришел, как доказательство того, что худшее уже свершилось. Больше всего ее интересовало, заметил ли он, что за время его отсутствия поместье, словно паутиной, наполнилось печалью; знал ли он, как сильно его не хватает. Она надеялась, что да. Но были вещи, о которых она не могла говорить с Сайласом. Она видела взгляд его желтых глаз и понимала, что это все равно что прикоснуться к железу.
Когда она появилась в дверях Натаниэля, он сидел на краю кровати и в задумчивости смотрел в затемненное окно. Она задержалась у окна, испытывая внезапную робость. Несмотря на то, что она присутствовала на всех этапах его выздоровления, наедине с ним она часто чувствовала себя по-новому неуверенно. Все, что ему пришлось пережить от рук Эшкрофта, казалось, сделало его старше, загадочнее, сильнее мужчиной, а не мальчиком, словно за последние месяцы он перешагнул некий невидимый порог взрослости. На это было достаточно легко не обращать внимания, когда он был смешон, что, конечно, случалось в течение почти всего дня, но когда они оставались вдвоем, и юмор, которым он прикрывался, временно отступал на второй план, она обнаруживала, что игнорировать это просто невозможно.
Стоя на месте, она, должно быть, издала звук. Он поднял голову и замер, разглядывая ее. Похоже, он ничуть не удивился, обнаружив ее с мечом в руках у входа в свою спальню. Его глаза были очень темными, а волосы слегка влажными. Ее желудок издал какой-то шипящий звук, как кубик льда, опущенный в шипящий бокал с шампанским.
Ты можешь снова спать здесь, сказал он, продолжая пристально смотреть на нее. Если в окно ворвется топиарий, нам, возможно, придется отбиваться от него вместе.
Элизабет посмотрела на кровать. Это было огромное чудовище с балдахинами, вышитыми висюльками и нагромождением подушек, более чем достаточное для двоих.