Как же ты с ним, матушка Я замолчала, поздно умом понимая, что сморозила.
Люб он мне был всем сердцем. Да и я ему, так мне казалось. Двуликий по-другому со мной обращался, как королевну на руках нес. Может, от этого я и растаяла Мы поженились по его традициям.
В подтверждение своих слов, мать освободила горловину рубахи, обнажая давний шрам в форме полумесяца.
Буран обещал, что к себе заберет, на родину. Но Гулко сглотнула мать, пряча слезы под ресницами. Князь Луциар вступил на трон и разорвал отношения с двуликими. Около северной заставы, граничащей с племенем Белых, была резня. Кто первый начал, один бес знает Но людей много полегло. Твой папка исчез, ночью вышел из терема и не вернулся. Я его по всем знакомым искала, но глухо. Будто под землю провалился Наконец его братец двоюродный мне поведал, что Буран вернулся в племя, и не пристало мне его ждать. Мол, есть у него там невеста. А я так, полюбовницей была.
Матушка всхлипнула, сторонясь моего взгляда.
Не верила, как дурочка последняя, ждала. Потом наутро пятого дня в терем, который снимал Буран, постучала стража. Меня арестовали. Обвинили в том, что спуталась с шпионом. Должны были повесить по законам княжества. И я бы не сопротивлялась, честно тебе говорю, дочка. Да только тебя под сердцем почуяла.
Слёзы медленно потекли по её щекам.
Видимо, и вправду Зима своих детей защищает. И меня уберегла, раз я кровиночку её сына носила. На телегу, что возила осуждённых женщин в столицу, налетела вьюга. Это в луне-то марозника*, да такая, что кожа на мясе трескалась. Ратники заблудились. Кто окоченел от лютого мороза, кого волки сожрали. Одна из моих попутчиц воровством промышляла. Вот дверцу клетки и открыла серьгой*. Каждая бросилась куда глаза глядят, а меня словно сам ветер в нору волчице выкинул. Вот я так с зверьем и просидела под толщей снега.
Я видела, как тяжко ей даётся этот рассказ. Матушка появилась, аккурат до сих пор ощущая тот холод. А я молчала. Не ведомо мне было, что надо сказать.
Потом меня нашёл охотник. Он принёс меня в свою избу. Тот, как узнал, что я тяжёлая*, отвёл к местной знахарке. Та баба была борзой. Как сейчас помню, лисье лицо и хитрые жёлтые очи. Пригрозила моему спасителю, что Валес его накажет, если меня тронут. Так в деревеньке у окраины столицы я тебя и родила. Вот только белые волосы твои начали людскую молву будоражить. Двуликих до сих пор не любили и отлавливали. Жестоко убивая. Я боялась за тебя, Снежинка. Вот и увела в эту глухотень. Где мало кто знал о столичной моде двуликих убивать. И историю придумала, о том, что на тебя малешенкую зверь напал. Вот ты и поседела. Матушка стянула с шеи цепочку с серебренной головой волка. Держи, доча. Буран мне его подарил, с напутствием всегда носить. Мол, оберег это их народа. Меня он и вправду оберегал, теперь, видимо, пришёл час этого талисмана тебя беречь.
Не возьму прохрипела я, пряча руки за спиной. Взгляд ушёл в сторону, избегая материнского взора.
Снежка, ты чего? тихое недоумение скользнуло в ее голосе. Бери, тебе говорят! Он твой по праву. Считай, подарок от батьки
Нет у меня батьки, матушка. Нет и никогда не будет. Убег он от тебя, значит, и меня бросил.
Доця! задохнулась матушка словом. Ты чего городишь, девка Есть у тебя батька! Может, Буран меня и оставил, чай, не из его племени была. Но ты же его крови и плоть, двуликие своих детей
Оставляют, матушка! И я этому наглядный пример. Лучше ты бы мне о нем и не рассказывала
Снежинка устало потерла лоб она. Не упрямься, дочка, бери кулон и носи собой. Мне так спокойней будет.
Нет, матушка знала меня как облупленную. Кроткий был у меня нрав. Терпеть подолгу могла, но когда чаша терпения лопалась, могла быть упрямой до смерти. Так и жила, с странным норовом.
Снежинка! подняла тон мать, но я грозно фыркнула.
Спать мне надо, матушка, завтра в путь далекий. и под одеялом спряталась. Сопя, как медведица на зиму.
Эх, Снежинка моя. Кровиночка моя.
Матушка легла рядом, обнимая меня и тихо напевая с детства знакомую колыбель.
Глава 2
Не сей смуту,
старик. грубо отдернул его грузный воин в кольчуге ратника, что скакал рядом на рыжем коне. А то не гляну, что в деды годишься, прямо сейчас душу отправлю к Моране.
Тише ты, Лют. воин, что постарше, нахмурил чернявые брови на своего брата по оружию и метнул взгляд уже в телегу. А ты, старик, и верно дело, помалкивай. Смотри, и детей взяли, а те не кудахчут, как ты. Никто вас на войну не шлёт, ваше дело маленькое Рану перевязать да отвар сварить. Так что не буди лихо, покуда оно тихо.
Все тут же умолчали, да только мало нас было, целителей этих, в телеге. Две бабы возрастом аккурат моей мамки, старуха с Прибрежного края. И парнишка из соседней губернии. Ему, кажись, даже семнадцать, внесён поди, ещё не исполнилось. Остальные девять одни старики. Да я, девка с седыми волосами.
Некоторых из них я знала, чай, все одной наукой промышляли. Но этого деда-говоруна впервой видала.
И тебя, стало быть, Снежинка, призвали. рядом с отцовской теплотой поправил мне капюшон дядька Люмил. Знали мы друг друга давно. У мужчины младшая дочь моей сверстницей была, да и виделись часто в лесу, когда травы собирали. Люмил не имел такого недуга как гордыня. И хоть был целителем хорошим, но когда что-то не ведал или не понимал, то не стеснялся к Маричке за советом приить. Не смотрел он на то, что она баба.