Ветер тоже кисель любит, улыбнулась, ставя перед сыном дымящуюся тарелку, Ивка. Ну, где твоя подружка? И ей налью.
Вид у сыночка сделался глупый, вызвав звонкий смех.
Это я сегодня добрая. Грамотка пришла: Ветер через три дня вернется.
Ивка подперла щеку ладонью, глядела, как лакомка-сын наяривает кисель, стучит ложкой о гладкий фарфор.
Неделю дома и опять в дорогу, она закрыла лицо ладонями, украдкой, сквозь пальцы, следя за Юрием. А на дорогах неспокойно
Да-а, невольно подыграла хозяйке Купавка. Защебетала, перетирая ложки: Вон я слышала чего. Вон в Урликах Тумаша музыканта всю ночь играть заставили. Вина пили без меры, а он чтобы пел. А вообще, щебетала глупая девчонка, вообще, я слышала, музыкант должен только три песни испеть: первую Берегине, вторую людям, третью хозяину дома, где привечают. А эти
Юрка замер с недолизанной ложкой.
Ты говори, Купавка.
Та повернулась к Ивке:
А эти до утра петь заставляли, топором грозили, а как совсем охрип, не угодил, говорят. И пальцы в дверь. Ой
Мама!!
Болтают, отмахнулась Ивка. Но отцу далеко, в Шужем ехать. Если б рядом не слуги, не наемная охрана родная кровь, все спокойнее мне.
Но Шужем он почти за тридевять земель!
По Купавке боишься соскучиться? Так бери ее с собой.
Купавка уронила нож.
Мужчина к нам спешит, посмеялась Ивка. Повернулась к Юрке: Да и не маленький уже. Пора толком знаменить учиться.
Юрий степенным жестом отер пухлые губы:
И у границы знаменить учиться можно. Да хоть у того, нашего гостя, Саввы. Как он? и, несмотря на материн гнев, упрямо набычась, продолжил: Мне через месяц пятнадцать. Я пограничником стану. Как дед.
В герои решил податься? сузив глаза, прошипела Ивка. Думаешь, сильно пограничники нужны? Да что приходит из Черты сгорает набольшее через час. Вот что, сокол, я тебе мать и еще месяц хозяйка. Поедешь с отцом в Шужем.
Юрка вскочил, случайно столкнув тарелку. Та раскололась, засыпав осколками каменный пол. Купавка ахнула:
Сейчас приберу!
Вон, коротко велела Ивка.
Купавка, зарыдав, выскочила из кухни. Юноша кинулся за ней. Прогрохотало по ступенькам, и наступила нехорошая тишина. И ведьме не пришлось выглядывать из кухни, чтобы знать, что с картины на верху лестницы сочатся и капают под ноги этим двоим бурые капли крови.
Глава 8
У крылечка Ивку ждал крытый возок бургомистра. Сам мессир Хаген, гостеприимно улыбаясь, стоял у открытой дверцы. Печка в возке жарила вовсю, но к концу дороги Ивка все равно продрогла вконец, и когда пробовала пошевелить ногами, козловые сапожки стучали друг о дружку, как каменные.
Пройдемся, взмолилась она.
Бургомистр высадил ведьму и под локоток повел среди сваленных к фасадам сугробов.
Вот странно, пробормотал он, смущенно поглядывая на серый снег. Откуда пыль эта?
Вы о чем-то хотели просить, мессир Хаген? улыбка была скользкой, как змея, и почти такой же опасной.
Могучий, широкий в кости Хаген мямлил, словно мальчишка.
Я знаю, улыбалась Ивка, семеня рядом с ним, что Черта снова движется. Я уже отдала приказ ковенам Ишкольда, Валовеля, Ромоя мягко заворачивать беженцев к югу, мимо Кромы, и оказать им посильную помощь. Конечно, и наши сусеки придется открыть. И про бешеных волков Лутовья
Невозможно, прошептал бургомистр.
Как? Ивка отвлеклась от любования заледенелыми, просвеченными солнцем ветками липы перед ними. Синица в ветвях свиристела, проедала зиму насквозь. Была пичуга крупная, ладная, в черной шапочке, с белыми щечками и с ярко-зеленой грудкой. В ответ на беззвучный Ивкин свист отозвалась нахальным «Ти-тиу-чир-вик!..» Когда заорут вяхири, то уже точно весна
Я вам ни в чем не отказывал
Ивка любезно кивнула.
И всегда даже с этим пограничником подписал но мыши! Но зюзь!
Правительница перетопнула заледеневшими ногами. Получалось, напуганное морозом, оголодавшее мышиное воинство, преодолев защитные сплетения, ринулось в город, к теплу и сытости, и уже какое-то время бесчинствует в общинных амбарах. А еще спорынья
Разберусь! и Ивка почти бегом устремилась вперед, оставив опешившего бургомистра посреди улицы.
У дома Старой Луны было веселье. Солнце плясало, брызгало по синеющим снегам, и свободные от дежурства молодые устроили потешный бой. Девчонки на помелах, снежное сеево, хохот, поцелуи в сугробах Щеки Ивки зарделись, как снегири. Улыбаясь теперь по-настоящему, скинув в сугроб десяток лет и шапочку с мигом растрепавшихся волос, налепила она снежков и принялась обстреливать всех, кто подворачивался под руку. Смех стал звонче, холод отступил. Не меньше часа позволила она себе забавляться так, а потом лохматая, мокрая, разгоряченная и радостная, вбежала в дом. На бегу скидывая сапожки отлетели и бесчинно стукнули в стену, вызвав новый приступ веселья, с окриком:
Бирн, прибери! понеслась к очагу.
Сбросила шубку. Выглянула испуганная Полянка, и глаза ее делались все шире, а Ивка, не чувствуя, что дом вдруг как-то опустел, легкомысленно крутила над огнем ножкой в полосатом шерстяном чулке.
Бирн нет.
А-а в самом деле, глава ковена нахмурилась. Как государыня? Не хуже?