Аня СоколВоровка чар (дилогия)
Книга 1. Маги, ведьмы, чернокнижники
Глава 1. Приговор
Не пересохнет, оборвав невнятный шепот, я поднялась с колен. На грубой ткани штанов остались зеленые разводы от примятой травы, в воде дрожало зыбкое отражение.
Люди неуверенно заулыбались. Не мне, друг другу. Староста кивнул, сдержанный он у нас. На «спасибо» я давно не рассчитываю, из села не выгоняют и ладно. Пора уходить, пока, глядя на мое бледное лицо, люди не вспомнили, кто перед ними.Я развернулась и даже успела сделать несколько шагов вверх по тропинке.
Айка, окликнул Верей.
Пришлось остановиться, чуть-чуть не успела.
Ты этотого по лицу старосты пробежала тень, отразив внутреннюю борьбу.
Нехорошее предчувствие холодком пробежало по спине. Что еще стряслось? Неужели догадались? Тогда обычным закидыванием камней не отделаюсь.
Приходи вечером.
Я в изумлении подняла брови.
На свадьбу приходи, дочь моя Ксана замуж выходит. Ты же знаешь.
Ксану я знала, и про свадьбу тоже. Хотя ясности это не внесло. Раньше меня не приглашали, и никого, при условии, что гуляло все село, это не смущало. Нас с бабушкой в первую очередь. Гадай теперь, с чего такая милость.
Люди всегда нас сторонились. А если быть честной, некоторые и вовсе шарахались. Бабушка Сима была местной знахаркой травницей. Чего особенного в том, чтобы собирать растения и использовать их с пользой в виде мазей, отваров и настоек? Много чего. Селяне за глаза именовали ее стригой и тайком бегали за любовными зельями, просили навести порчу или извести соперницу.
Но если бабку Симу терпели, понимая, что без травницы на селе никак, то мне зачастую плевали вслед. Лет двадцать назад в реке нашли кузовок со спящим младенцем. Его прибило к берегу недалеко от Солодков. Суд людской постановил, что перед ним не ребенок рода человеческого, а водяное отродье. Светлые волосы и глаза самые что ни на есть верные признаки. Да еще и река кузовок принесла.
Ниже Ленея впадала в один из водоемов Озерного края, считающегося вотчиной ворд . То, что течением никого не могло оттуда снести, по причине направленности его туда, а не обратно, людей не смущало. Последним неопровержимым доказательством нечестивости было то, что ребенок не утонул. А должен был. Самое гнусное, что во время этого разговора отродье, то бишь я, продолжало спать, как ни в чем ни бывало. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Предать смерти и никак иначе.
Переход от теории к практике дался людям нелегко. Палача в селе не держали, и временно исполнять его обязанности никто не соглашался. Какая-то сердобольная старушка предложила оставить отродье прямо здесь, на солнышке, авось без воды само сдохнет. Не могу не согласиться, так бы и случилось.
Тут-то и появилась бабушка Сима. На селе она была человеком новым, никто не знал чего ждать от пришлой ведьмы. Она прошла сквозь толпу и взяла ребенка на руки. Недовольство жителей пресеклось, одним словом:
Прокляну.
Такой довод жители приняли и отложили мою казнь на неопределенный срок, который до сих пор не наступил.
Мне у бабы Симы было хорошо, даже слишком. Осознание такой ценности, как дом, пришло не сразу, примерно после нескольких одиноких прогулок и безуспешных попыток завести друзей. Первый же метко брошенный камень сбил меня с ног и уложил в постель на неделю.
Так я и росла, называя Симу бабушкой, помогая ей по хозяйству и обучаясь ремеслу. Жители со временем привыкли, и уже не сотворяли отвращающие зло знаки. По крайней мере, не все.
В один из засушливых годов, селяне заметили, что Ленея обмелела и недолго думая, впали в панику. Объявили, что речке конец, и селу соответственно, а заодно и всем нам. Кому пришло в голову, что народ
дочери староста не поскупился. Столы, выставленные вдоль центральной улицы, ломились от еды, заборы увиты цветами и лентами. Часовня утопала в сирени и в украшениях не нуждалась. Люди толпились по обе стороны, ожидая выхода молодых. Смирт закончил обряд, и пара явила счастливые лица народу.
На меня недоуменно косились, в спину несся угрожающий шепоток, едва не вынудивший покинуть праздник. Не то что бы я их боялась, нет. Каждый из них трус, и дать отпор наглому увальню, задиристой девице, возмущенной тетке или пьяненькому мужику я могла. Даже ножом владела, плохо правда, но для деревенских дурачков в самый раз. Толпа совсем другое дело. Собираясь у колодца, на посевную или праздник, они крепли. Страх объединял людей, позволял черпать силы друг в друге, и тогда они могли напасть, просто так без всякой причины.
Уловив напряжение, дядька Верей громко со мной поздоровался и прилюдно проводил к столу, показывая остальным я гостья. Вряд ли он сделал это для меня молодой знахарки, скорее ради дочери, ради неиспорченного торжества, и ради той неведомой причины, заставившей пригласить.
Многие опустили глаза, но кто-то нет. Их взгляды были слишком красноречивы, слишком выразительны.
«Пусть сегодня ты своя, ты с нами. Но придет другой день и все вернется и страх, и ненависть, и камни» предупреждали они, «Но не сегодня».