Она взбивала ложе из чистейших облаков, взбивала и улыбалась, сладострастно изгибая губы, потому что знала Знала, что суженый вот-вот придет и они возлягут на облака. Прошло уже много, очень много времени с тех пор, когда они в последний раз были вместе. Ей пришлось долго тосковать, но ее не покидала уверенность, что они снова увидятся. А нынче предчувствие окрепло, и она позволила себе пробудить ощущения, столь бережно хранимые в сокровенном уголке сердца. Она узнала скольжение тумана по обнаженной коже, по груди, узнала прикосновение мягкого облака к босым ступням и тепло распущенных по спине волос.
Он шел к ней, постепенно появляясь из плотной дымки. Загорелый, могучий, с выступающими мускулами, жилистый, подтянутый и прекрасный. Уверенно, твердым шагом он приблизился к ней. Его обнаженное тело ласкали серебристо-серые облака, и ей захотелось броситься навстречу. В любой момент они могли соединиться, прикоснуться друг к другу.
Она побежала сквозь серую дымку, совершенно отчетливо видя любимого, несмотря на густой туман. Это был он. Ошибки быть не могло. Но приблизившись, она остановилась в смущении. Что-то не так. Это, конечно, он Только какой-то иной. Но в чем заключалось отличие, невозможно было объяснить.
Он звал ее, протягивал руки, а супруга колебалась. Он вновь окликнул ее, неразборчиво произнеся ее имя, но она узнала его голос, низкий, глубокий, вибрирующий. Наконец они обнялись, и она сразу забыла, что в нем казалось странным.
Они почти отчаянно прильнули друг к другу, он накрыл губами ее рот, стал торопливо и жадно гладить ее руками. Это длилось очень долго И было
чуть болезненно, но она не обращала внимания на боль, потому что испытывала такую же страсть. Ей нравилось ощущать крепкое, горячее тело рядом. Они целовались, целовались и целовались.
Внезапно появился дядюшка Хик. Он молча встал поблизости и принялся наблюдать за влюбленными. Гейли понимала, что он смотрит на их обнаженные фигуры, слившиеся в нежных объятиях, но ее это не взволновало и не смутило.
Война, сказал дядя Хик. На войне случается масса трагедий.
Гейли по-прежнему игнорировала его, потому что в этот миг Брент осторожно укладывал ее на ложе из облаков. Его горячие поцелуи ощущались теперь на груди, а рука на внутренней поверхности бедра. Она запрокинула голову, чтобы сказать старику, что они рады ему будут у себя дома, но здесь, на облаках, ему следует оставить их в покое.
Дядюшка Хик исчез. Остался лишь его старческий голос: «Война. На войне бывает много трагедий, милая леди. Ваш муж мог бы рассказать об этом. Спросите Брента. Спросите Брента».
Он тем временем посасывал ее грудь, прижимаясь твердым горячим членом к ее лону. Она запустила пальцы ему в волосы, чтобы приподнять его голову, заглянуть в лицо и поцеловать в губы.
Но тут же в ужасе закричала. Это не Брент! Она занималась любовью с трупом, покрытым разлагающейся кожей, под которой проступал злобно оскалившийся череп. Волосы, за которые она взялась, остались в горсти, и она не сумела даже бросить их. От лица отвалился кусок сгнившей кожи, и из-под него показалась кость. Когда неожиданно труп заговорил, то в голосе его прозвучала лютая ненависть:
Я так ждал тебя. Я ждал тебя всю жизнь. Ее ответом стал отчаянный, леденящий кровь крик. С этим криком туман заклубился, призрак исчез, она тоже, а остались только мрак и неестественный, кошмарный звук ее голоса.
Гейли! Гейли! Черт побери, Гейли, проснись же! Звук стих. Она увидела, что сидит на кровати, в темноте спальни, и только лунный свет едва пробивается сквозь толстые занавески. Брент крепко обнимал ее и тряс что есть мочи.
Она ничего не соображала, помнила только, что спала и видела во сне что-то ужасное.
Гейли! в раздражении повторил Брент.
Я проснулась. Она едва нашла силы ответить.
Что это все значит, черт побери?
Не не знаю. Я видела кошмарный сон.
О чем?
Не помню.
Ты проснулась секунду назад, вопя от ужаса, а говоришь, что ничего не помнишь?
Прости, но это так, я не помню.
Брент отпустил жену и, поднявшись рывком с постели, бесшумно прошел к окну. Она смотрела на него сквозь темноту, но ясно различала характерные очертания высокой и могучей фигуры. Ей захотелось подойти к нему, но отчего-то было немного страшно, потому Гейли ждала, когда он вернется и ее обнимет. Но Брент не возвращался. Он стоял и молча смотрел в ночь. Она облизнула губы, и вопрос ее, наверное, прозвучал очень глупо:
Что Что случилось?
С минуту Брент молчал, а потом почти взорвался:
Да ты же исколошматила меня!
Она бы рассмеялась, если бы Брент не был так огорчен, а обстановка хоть каплю располагала к веселью.
Прости.
Я еще удивляюсь, как в номер не сбежались соседи снизу и сверху, а кто-нибудь не вызвал полицию. Это походило на то, будто я убиваю тебя каким-то изощренным и мучительным способом.
Брент, пожалуйста, прости.
Он некоторое время хранил молчание. Она тоже. Молчание задевало Гейли: Брент, кажется, решил не брать во внимание, что она огорчена. Какая ему разница, что за чушь ей приснилась?! Гейли громко зашмыгала носом. Не исключено, в этом была капелька притворства женского притворства, так выручающего в трудных ситуациях, но он оказался так далеко в эту минуту, а ей так хотелось снова обнять его.