Она приоткрыла рот Она хотела отказаться от него. Но не сумела вымолвить ни слова, а отчаянно закрутила головой.
Перси снова уложил ее на сено и стал целовать в губы, в лоб, в шею Потом, спустившись к груди, лизал, посасывал и покусывал упругие соски. А Катрину пожирало неистовое пламя желания. Она прижимала его голову и шептала что-то непонятное ей самой.
Перси вдруг молча поглядел ей в лицо и стал снимать с нее туфли и чулки. Развязывая тесемки панталон и нижних юбок, его пальцы щекотали ей живот, а когда ладонь легла на
голую кожу, Катрина не сумела сдержать дрожь.
Он вновь поцеловал ее, а потом помог снять кринолин и муслиновое платье. Только когда Перси отбросил в сторону корсет и кружевное белье, Катрина поняла, что лежит перед ним на охапке сена совершенно нагая, и с тихим стоном протянула к нему руки, как бы пытаясь поскорее спрятать наготу в его объятиях.
Нет, шепнул ей Перси, уложил ее снова, расстелил золотистые волосы, как покрывало, на сенной подстилке и, стоя на коленях, поспешно сдернул жилет и рубашку. В полумраке блеснули крепкие мускулистые плечи. Потом он сел, чтобы снять башмаки и чулки, а также бриджи.
Катрина лежала, не смея открыть глаза, а когда все-таки решилась, то вздрогнула от неожиданности и замерла в восхищении, увидев, насколько он красив. По-настоящему красив.
Везде, где руки прикасались к ее коже, оставался теплый след, похожий на прикосновение тонкой шелковой ленты. Перси целовал ее снова и снова и был в таком возбуждении, что если бы Катрина заговорила, он едва ли услышал бы ее
Он был великолепен. Грациозен и ловок, как пума, мускулист и могуч, как медведь, решителен и уверен в себе, как сокол. Катрина инстинктивно прикасалась к его плечам и наслаждалась подрагиванием мускулов и сухожилий. Живот Перси был плоским и твердым, а смоляные волосы не только венчали голову, но гнездились на груди и вокруг той запретной части тела, которая настолько заворожила ее. Она пульсировала, жила своею жизнью, словно в ней сосредоточилась вся страсть любовника. Нет, Катрине не следовало видеть Не следовало приходить Это невообразимо! Ни одна порядочная девушка не посмела бы, следуя его просьбе, протянуть туда руку и обхватить пальцами
Ни одна порядочная дама не позволила бы ему трогать ее там, куда он проник пальцами. Но для Перси не существовало запретов. Поцелуи его были откровенно распутны, а Катрина не могла остановить их, не умела отказать ему, не в состоянии была совладать с собственным телом. Она лишь ощущала
О, Перси! Это это неправильно! в конце концов не выдержала девушка.
Но он ответил:
Это правильно, милая, потому что это любовь. Сам Бог велел, чтобы муж поклонялся жене, и он свидетель: я действительно люблю тебя.
Она поверила Не только что Перси ее любит, но что эта интимная вседозволенность в их отношениях и есть любовь. Она сплела пальцы с его пальцами, а он тронул ее губы своими. Катрина в восторге заметалась на травяном ложе, но Перси улегся сверху, и она едва не вскрикнула, когда неожиданно толчком он вошел в нее, будто прорвав назревшее напряжение и мигом утоляя ее жажду. Крикнуть помешал его поцелуй и тихий шепот прямо в губы:
Ш-ш, любимая, осторожнее
Но ей не было дела до осторожности, до окружающего мира. Влажная от пота, словно в бреду, она высвободила руки из его крепкого объятия и наконец-то прошептала возле жесткой щеки:
О, Перси
Он тихонько усмехнулся и пообещал:
Мы только начали с тобой, любимая, только-только начали.
Он продолжал наполнять ее собою, сладким, горячим огнем, который захлестнул и поглотил ее, снова и снова ввергая в трепетный восторг. Потом Катрина с удовольствием погладила его увлажненную потом волосатую грудь и приютилась в ласковых и надежных руках, а Перси поцеловал ее в лоб и убрал налипшие влажные прядки волос.
После этого она вспомнила, что лежит всего лишь на стоге сена, а не на брачном ложе с шелковыми простынями, и светит им трепещущее пламя масляной лампы, а не свечи в канделябрах с бронзовыми амурами. Она не собиралась отдаваться Перси, несмотря на то что, как сказал брат, ему безразлично, что она станет делать. Ей-то не было все равно, но она позволила раздеть себя вовсе не ради каких-то сведений. Она пришла к Перси не ради брата. Катрина отчетливо понимала, что влюбилась в него с первого взгляда, и тот взгляд решил ее дальнейшую судьбу.
Сейчас Катрине следовало стыдиться. Она «погибла», как сказали бы люди, низменно пала. Ее совесть должна была сгорать от позора и ужаса нынешнего ее положения, но Катрина не чувствовала ничего такого. Она прильнула к груди любимого, а он еще крепче обнял ее, шепча:
Я люблю тебя.
Перси Я тебя тоже.
Давай уедем вместе.
Не могу. Мой брат непременно погонится за нами и наверняка повесит тебя.
Да к черту твоего брата!
Катрина взволнованно посмотрела ему в глаза и прижала пальцы к его губам:
Не говори так! У него власть. Ему ничего не стоит объявить тебя изменником.
Дьявол! Перси явно рассердился, а Катрина подумала, что даже эта мгновенная вспышка негодования украшает его, как отвага и страстная, беззаветная преданность своей цели. Увидишь, не пройдет года, как самому Генри Сеймуру придется