За дверью палаты уже стоит тётя Ксюша, я приветствую её кивком и иду дальше на осмотр. Блаженная меня и так понимает без слов. Она останется недалеко от детей, будет приглядывать, чтоб никто в моё отсутствие не заявился и не довёл своё чёрное дело до конца. А сам я пока подумаю, как лучше поступить.
Но придумать что-то годное не успеваю, вначале замотавшись с пациентами и осмотром, потом случилось внеплановое совещание у начальства, а там и экстренная операция подъехала.
Умотанные в сопли, мы с Борисом выпадаем из оперблока с одной мечтой на двоих: выпить бы кофе с коньяком. Только у каждого из нас пропорция жидкостей разная. Появление тёти Ксюши вызывает в данный момент досаду, а она явно не с радостной новостью о тёплом обеде на столе спешит.
Плохи дела. Рыжий, заявляет Блаженная и скрывается в повороте.
За годы работы в больницах Ксения Григорьевна научилась и командовать, и выражать мысли по-военному чётко, и даже влиять на людей в той или иной степени: успокаивать детей, унимать нервозных мамаш и подкидывать удачные мысли врачам.
Я быстрым шагом направляюсь за тётей Ксюшей, Боря за мной.
Пока не бегу, потому что бегущий врач в больнице вызывает панику среди пациентов и персонала. Поэтому просто очень быстро иду, на ходу кивая знакомым медсёстрам и врачам из отделения. Когда мне навстречу из лифта шагает Степан Аркадьевич, наше кардиологическое светило, я краем мысли отмечаю, что Ксения Григорьевна и до него достучалась. А это значит, что дело труба.
В палате братьев Рыжих паника. Саша сидит в углу своей койки и таращит глаза на маму. Таня в панике трясёт Пашу. Киваю Борису, который в данный момент ничем помочь не может. Он быстро отцепляет Таню от сына и, прихватив на руки Сашку, выводит их в коридор. Мы со Степаном Аркадьевичем осматриваем Пашу.
Кожа бледная с синим оттенком, побелевший носогубный треугольник, глаза закатаны, дыхание тяжёлое.
Что за ерунда? Мы же суточный мониторинг провели. Всё отлично было, бормочет Степан Аркадьевич, снимает фонендоскоп и тщательно прослушивает дыхание Паши. Чертовщина какая-то. Сердце работает как мотор. Сейчас датчик назад прицепим. Нет, вначале УЗИ. Нет, стабилизируем сперва.
Степан Аркадьевич отличный детский кардиолог, опытный и грамотный. И сейчас он в замешательстве.
Что-то могло спровоцировать приступ? Кто-то к ним приходил? Чем-то расстроили ребёнка?
Я и так вижу, что сердечный приступ спровоцирован паутиной. Она стала плотнее и чернее, чем утром. А значит, был контакт с тем человеком, который навёл порчу, или что-то передали, какой-то предмет, который запустил процесс почернения нитей.
Степан Аркадьевич раздаёт приказы нашей медсестре, вызывает свою из кардиологии. Он остаётся в палате, а я выхожу в коридор.
Опять за своё взялись, тётя Ксюша сжимает кулачки и хмурится. Ироды. Стёпушка без меня не справится. Я пойду.
Я согласно киваю. Без вмешательства Блаженной лекарства ничем не помогут.
А я ведь говорила тебе, прежде чем скрыться в палате, тётя Ксюша с укором смотрит на меня, побеседуй с Любовью Николаевной. Узнай про порчу и аварию.
Я открываю рот, чтобы оправдаться, мол, времени не было, не до того. Но тётя Ксюша меня перебивает:
А ты к ней под юбку полез, знаю я тебя. Толюшка, жениться тебе надо. По любви. Большой такой, как целый мир. Ну или хотя бы как у родителей твоих.
Блаженная досадливо машет рукой и исчезает.
А я стою и перевариваю её слова. Обдумать до конца мысль с огромной любовью мне не дают: Таня хватает меня за руку и умоляюще смотрит глазами, полными слёз.
Анатолий Климович, что с Пашей? Что с моим сыном?
Подавив тяжёлый вздох, отцепляю её руку от своего локтя и веду к стулу.
Присядьте, Татьяна. Приступ купирован. Жизни ребёнка ничего не угрожает. Но нам предстоит выяснить, что спровоцировало
ухудшение состояния.
Таня кивает, но по глазам вижу, что ни слова она не понимает. Они очень похожи с Любой. Волосы светлые, длинные, прямые. Глаза серые. Личико красивое, но строгое. Вот только Люба острая, будто мраморная статуя или представительница царской династии, к ней тяжело подступиться. И смотрит всегда свысока, надменно, знает себе цену. А Таня мягкая, простая, обычная, привычная.
При мысли о недоступности Любы челюсть сводит. Я вздыхаю, отвлекаясь от мечты о надменной королеве:
Борис, будь человеком, принеси кофе. И Сашку возьми с собой в буфет, шоколадку купи.
Боря понятливо кивает, берёт пацана за здоровую руку и уводит по коридору.
Таня, давайте подумаем вместе. Я усаживаясь на стул рядом с ней. Стараюсь высказаться точнее, при этом не упоминать про паутину и прочую не всем доступную ересь. К вам кто-то приходил сегодня в часы приёма? Или передавали что-то от родни и знакомых? Что-то, что могло подтолкнуть Пашу к эмоциональному всплеску. Все эти танцы с бубнами вокруг да около не моё, но и вывалить на неё свои подозрения, не будучи уверенным, что она хотя бы верит в порчу, глупо.
Люба приходила. Сестра моя. Гостинцев принесла. Мальчики были так рады её видеть. Прыгали чуть ли не до потолка.
Люба?
Я в шоке, но в принципе картина складывается, хоть и крайне неприглядная. Одна сестра, завидуя второй, намеренно или нет, может, по глупости или не ведая про свои экстрасенсорные силы (тут мне припомнилось, как дрогнула защита в квартире при Любушкином последнем визите), насылает на сестру порчу. Но основная масса воздействия приходится на одного из племянников. Все трое попадают в аварию.