В результате все произошло так стремительно, что к моменту отъезда сначала в Москву к самолету на Будапешт Илья вообще не успел никак распорядиться своим имуществом. Родственников у него в этом городе не было, близких друзей - тоже. Оставалось только сдать ключ в домоуправление, чтобы получить очередной выпускной документ и все оставить, кому Бог подаст.
Он бросил последний взгляд на свой семейный очаг, запер дверь и машинально положил ключ в карман. Всю жизнь он боялся потерять ключ от своей квартиры. И вот теперь его можно просто выкинуть в снег.
У подъезда урчал микроавтобус, в который легко поместилось все, что осталось от имущества семьи Лернеров - три чемодана, свернутый ковер и спальный мешок, как тара для трех подушек. Только безумцы могли отправиться с таким багажом не в турпоход с возвратом через неделю домой, а не навсегда - в чужую страну...
Ледяной непрерывный сухой ветер разносил по двору использованные в туалете газетные обрывки из переполненных мусорных баков. В ярко освещенный пустой гастроном по привычке заходили люди, чтобы тотчас же выйти. Декабрь 1990, исход перестройки, опустошение магазинов, планов и душ. Под очередной исход евреев в поисках лучшей доли.
Среди освещенных в этот ранний зимний вечер теплых окон зловеще темнели только три окна их "хрущобы", многолетнего семейного очага, их единственного дома на этой планете. Дочь Лена целовалась с плачущей подругой. Впереди была неизвестность, милость победившего коммунизм сионизма.
Окна, как потом выяснилось, темнели еще долгих два месяца, пока тут бурно делили еврейское имущество, как некогда в Испании, Германии, повсюду, где оставалось нажитое трезвыми и работящими людьми добро.
"Куда ты смотришь, Женя? - стараясь сохранить бодрый тон, спросил Илья, проследив взгляд жены на темные окна. - Забыла что-то? Ключ ещеу меня."
"Мне страшно, Ильюша, - прошептала она. - Куда мы едем без ничего? Что нас ждет? Кто и за что прокормит? Куда поселит? Да еще вот-вот чужая война. В "Правде" сказано, что Саддам поклялся сжечь пол-Израиля. И вообще там ведь вечно война... И девочек призывают..."
"А тут? У Хромина месяц назад на улице у самого подъезда сына зарезали, такой был способный и безобидный мальчик! А все это, - он провел в воздухе рукой на постылый пейзаж. - Это ли не война, блокада и запах тления? А что до имущества, то все говорят, что там на помойках можно найти то, чего нет даже в наших инвалютных магазинах, а государство дает деньги на такие телевизоры и стиральные машины, по сравнению с которыми все, что мы бросили тут - хлам. Не жалей ни о чем. Считай, что мы умерли и рождаемся заново. Вон там, за окнами, осталось наше бренное тело, а тут - бессмертная душа..."
"Все было бы так, если бы не та... помнишь, в норковой шубе?" 3.
"Нечеловеческая сила, в одной давильне всех калеча, нечеловеческая сила живое сдвинула с земли, - совершенно некстати вдруг вспомнилось Жене. - И никого не защитила вдали назначенная встреча. И никого не защитила рука, мелькнувшая вдали..."
С низкого черного московского неба сыпал и сыпал мелкий сырой снег. Он оседал на мехах воротников и шапок, придавая женщинам заплаканный вид. Вокруг были напряженные серые лица. Шла перекличка.
Бесконечный список фамилий и имен вызывал в Илье атавистический ужас непоправимого
несчастья. Впервые в жизни он оказался в толпе, состоящей из ОДНИХ ЕВРЕЕВ! Мы... В эшелонах и в очереди к дымящей трубе тоже были одни евреи - участники Катастрофы, впервые в новейшей истории изолированные от сопредельных народов. Чтобы безнаказанно и надежно уничтожить, нас надо сначала отделить от тех, с кем мы одновременно появились на свет, росли, учились, дружили и ссорились, в кого влюблялись, с кем работали и боролись за счастье общей, единой Родины, к кому имели счастье или беду прилепиться, став органичной частью уже сложившегося, имеющего свою родину народа. Нацисты били и убивали отдельных своих соотечественников-евреев и на глазах толпы, но убивать их массой, всех до единого можно только в концлагере или где-то у рва в глубоком лесу, при любой безнаказанной наглости - все-таки вдали от глаз своего и чужих народов.
"В этом-то и суть нашего движения, Илья Романович, - говорил за бутылкой в купе случайный попутчик, русский, бывший танкист генерала Драгунского. - Наш Комитет бесконечно далек от антисемитизма. У нас собрались не только лучшие из лучших советских евреев, цвет и гордость всего советского народа, но и лица всех национальностей нашей великой Родины. Мы против сионизма именно потому, что хотим сохранить на Земле уникальное явление, именуемое еврейством. Вы - единственный народ древности, переживший тысячелетия. От Египта, Вавилона, Рима, Греции давным-давно осталось слабое подобие великих современников древнего Израиля. А евреи словно не изменились. Бен-Гурион мог бы свободно говорить на иврите с царем Соломоном! Вы - золотой фонд человечества. В любой стране, среди любого народа именно ваши представители - лучшие из лучших, его гордость и слава. Кто представляет на мировой арене нашу советскую музыку, науку, технику? Кто составляет львиную долю Нобелевских лауреатов любого народа в любой области человеческой деятельности? Вы. Кем были самые надежные сподвижники Ильича? Евреи! Именно вам мы все обязаны появлением на карте мира великой и свободной советской страны вместо бесправной и отсталой Царской России. Сионизм же поставил своей главной, если не единственной, целью собрать вас всех в самой горячей точке планеты. Это созвучно с гитлеровским планом "окончательного решения еврейского вопроса"! Это - путь к неизмеримо более страшной второй Катастрофе. Ради собственной власти сионисты собирают евреев в стране, изначально противостоящей неисчислимому, бурно набирающему военную мощь исламскому миру, и своими преступлениями против арабов противопоставляют евреев мировому сообществу. Мы же, со своей стороны, создаем противовес этому мнению. Советские евреи не солидарны с сионизмом. Мы против создания "Великого Израиля" - чудовищного концлагеря, словно специально задуманного для идеального и неминуемого массового геноцида уничтожения всех населяющих его евреев, без исключения. За много лет, что я провел в Сирии и Египте, я не встретил ни одного военного, простившего Израилю свои поражения в прошедших войнах, не мечтающего о реванше, ни одного араба, мыслящего победу иначе, чем путем полного уничтожения агрессора от мала до велика."