Я подготовил целую речь, сложный диалог, с возражениями, аргументами и контраргументами, спором, доводами и отступлениями. Отец меня удивил. Он посмотрел долгим взглядом, потом как-то наклонил голову, неуловимо улыбнулся и кивнул.
- Ладно.
- Что ладно?
- Ладно. Пусть будут норды. Город. Это же моя мечта была. Здорово, если до моей смерти ты сможешь её воплотить.
- Ты не будешь спорить, ругаться? Говорить, что у меня не получится?
- Кхе. Знаешь, иногда родители верят в своих чад больше, чем те сами в себя. Мой ответ тебе ладно. Если угодно, я барон Соллей, благословляю тебя и этих твоих проходимцев на строительство поселения. Давай теперь расскажу свою историю.
Последовательно и с расстановкой, отец повествовал, как они не без приключений добрались до Норбонн-Порта. Город входил во владении Императора Римской империи Барбароссы, куда его внимание объективно не дотягивалось. Жил посёлок по своим порядкам, то есть - царил бардак. Крестоносцы, купцы, воры, крестьяне, евреи, монахи, византийские контрабандисты. Найдя палача и его дочь, удостоверившись что вся история правда, Айон деятельно опросил настоятеля того госпиталя, нашел место временного захоронения Аластриона. Со святой земли с рыцарем Соллей вернулись трое раненых, но вполне живых пехотинца-эспье. Тогда отец разыскал тех троих, которые не вернулись домой, не то от стыда, не то от разгильдяйства, а осели в городе. Поговорил с каждым, и двое пожелали вернуться. Третьего благословил в его новой семье и новом доме, отпустив с миром, освободил от клятвы верности и служения - фуа.
Отец решил, что внук или внучка не родится бастардом. Для этого он просил у палача выдать дочь замуж за своего сына. Натурально, за покойного Аластриона. Палач, тем временем уже уговоривший немолодого вдового приятеля - стражника забрать «порченую» дочку,
решительно отказался. Они даже чуть не подрались. Потом будущие родственники помирились, палач, видимо прикинул, что породниться с целыми баронами довольно почетно и выгодно, а иметь благородного внука тем более. Только не понял, как отец сбирается такое провернуть.
Айон Соллей обладал огромной пробивной силой. Достаточно быстро уговорил настоятеля одной из церквей обвенчать покойника Аластриона и Флави, дочку уважаемого палача. Совершенно серьезно, моего мертвого брата женили. У алтаря была невеста в платье, собственно гроб с принаряженным женихом, оба отца и вся процедура, безусловно потребовавшая некоторой коррупционной составляющей была абсолютно законна, отец даже стребовал с настоятеля официальный документ «бумагу».
Теперь Флави законная вдова Аластриона Ферре Соллей, что вернуло ей психологический покой, избавило от пожилого пьющего стражника-мужа и отправило в путешествие на север. Медленное, ведь она была на последних сроках беременности, в сопровождении специально нанятой до самого замка одинокой тётки-повитухи, вредной Аннет. Вместе с законопаченным гробом покойного супруга, воняющего сурьмой, смолами и мышьяком.
Когда отец закончил свой удивительный рассказ об особенностях местного брака, семьи и коррупции, я честно пересказал историю с побегом, подделкой документов на аббата, в некоторые моменты он ощутимо закатывал глаза, но молчал, рассказал про поиск на морском дне казны судна, а эта история его заинтересовала куда больше, про наем фриманца, потом про нападение воров и сожжение их гильдии.
К моему удивлению, Айон ни словом, ни жестом меня не осудил. Поджал губы. Забарабанил пальцами по столу. Загрубевшая кожа на пальцах шелестела от движений. Сказал, что Соллеям никто не смеет грозить, ни герцоги, ни короли! А если есть на моих руках чья-то безвинная кровь, то надо дома исповедаться капеллану Херву, тот на меня наложит епитимью, которую надо выполнить и всё. До тех пор молчать. Как и про архитектора.
- И едем домой. Судно присмотрел?
- Разве что англский почтовик, в конце зала его старпом спит пьяный. Вон тот, оперся лицом о стол.
* * *
Аврора, дочь старейшины рыбников недовольно смотрела, как Снорре безуспешно пристраивает длинную жердину в камни. Та безвольно падала.
- Хрен свой так втыкай, чтоб детей не было. Руки что ли из жопы? проворчала она, отняла и установила палку. Это будет ориентир входа в пещеру.
Проша вечность. Если точнее, девять дней. Отец договорился с капитаном почтовика, ушлым, скупым, но умелым мореходом и таким же пьяницей, как и его старпом. Мы шумно попрощались с Валентинами, обнимались, хлопали по спинам. Собрали барахло, погрузили медь, отец настоял, чтобы мы вывезли всю до крошки, хотя тоже не знал, что с ней делать. Я написал прощальное письмо Гильому, помахал рукой теплому приветливому Аркошонскому заливу и стране Бюжей. На север. Путешествие было простым и не таким опасным, как прежнее. Крупное, изящное судно летело как птица, экипаж делал всё сам, к наличию пассажиров здесь привыкли. Мореходы помалкивали, но капитан явно забирал деньги за проезд в личный карман, взамен позволяя своим морякам возить контрабанду.
Почтовик не стал заходить в Конкарно, эту, как они выразились «вонючую грязную лужу», зато стал на якорь в Слепой бухте, за дополнительную плату моряки доставили нас лодками со всем грузом вверх по Одд до самого замка, заодно набрали себе пресной воды.