* * *
Холодно. Холоднее мороза. Свинцовое небо. Мрачно даже в полдень. Воздух порывисто дышит арктическим равнодушием. Злой ветер несет острые как бритвы льдинки. Колет онемевшие щеки.
Солдат жив. И упрям. Тащил его с застывшего поля боя, по израненной окаменевшей земле Невского Пятачка, замотав заранее заготовленным куском белой ткани, прижимаясь к земле, локтями, коленями, протирая маскхалат с чужого плеча. На локтях сшитые при скупом свете белых ночей двухслойные чулки-рукава, дополнительная защита рук. Для коленей пока не сшил, времени нет. Он, раненый, еле живой, цепко держал винтовку. Ни разу не застонал. Мой двадцать второй. Впереди глубокая воронка, промерзшая, но спасающая от ветра и вездесущих немецких пуль.
Подтянул, придерживая ему голову, стащил вниз. Он самостоятельно уселся, опираясь на оружие. Зажал между колен, укутался в ткань. От холода у солдата не шла кровь, но раны по всему телу. Посмотрел на меня. Измученного лица коснулась улыбка.
- Сосед. Дядь Коля. Вы?
- О, Володь, не узнал. Приветствую, я, да.
Протянул неумело скрученную самокрутку. Махорку выдавали на заводе, в паёк, а я не курил. Но брал и делился с обитателями окопов и ранеными, кто ещё был способен курить. Даже спички для этого носил. Зажёг одну, ловко прикрывая огонек обоими ладонями.
- Откуда вы тут? Санитар?
- Вроде того, доброволец. В военкомате сказали воевать слишком старый. Хотя немножко поучиться в Осоавиахиме. Тружусь на минометном заводе. Всё больше тяжелый труд, руки грубые сделались для сборки, неловкие. Таскаю, поднимаю, перевожу. Весь день, стараюсь не присесть, там же всё больше девоньки. Совсем дети. Им бы в школу. После смены сажусь на трамвай, до конечной, потом пешком до медсанбата, там помогаю, всё что могу, медицинского образования у меня нет. Посильная помощь. Потом отпрашиваюсь у старшего смены на Пятачок. Ползаю тут, как змей, таскаю с поля боя раненых, оружие. С ума сойти до чего изменился мир, если из дома до войны можно доехать на общественном транспорте. Пятачок. В моем детстве так называли вытоптанная площадка возле дома, где пацаны играли. Столько лет прошло. Снова бегаю на Пятку.
- А вы откуда, Дядь Коль? Родом. Ленинградец? цепкий взгляд соседа разглядывал меня сквозь танец сизого дыма.
- Да нет. Волжанин я. Однажды меня оттудова Лексеич позвал город строить. До революции ещё. Строитель я. Вот скажи, Володя, всех вокруг спрашиваю, что
для тебя свобода?
- Я свободный человек, дядя Коля. Всё что у меня есть это свобода и гордость. Свобода человека и гордость воина. Свобода? Земля без фашистов. Увидеть небо без войны. Выстоять. Мы выстоим. Город не падёт. Никто не смеет нам грозить
Он курил, согреваясь от огня самокрутки, если таком образом вообще возможно греться. Закашлялся. Долго, но тихо, аккуратно, чтобы никто не услышал, вздрагивая всем телом. Закрывая глаза. Когда тело вздрагивало, становилось видно, что он ошеломительной худ.
- Никто не смеет нам грозить, ни герцоги, ни короли, - закончил я за него фразу, хотя и сомневаюсь, что он собирался сказать именно это. - Ты чертовски прав, Владимир, помнится, Спиридонович, а я старый дурак, подзабыл. Гордость воина. Спасибо, что напомнил. Отдохнул? Перетащу через Неву. Ползком, пулеметы все простреливают. Только ползком. Вот хлебушек. Возьми.
Достал из кармана газетный сверток с остатками пайка, он попытался оттолкнуть руку.
- Поешь. Силы появятся, только не засни, замерзнешь. Обещаешь? Вот ещё махорка, кури, один черт не знаю, куда её девать. Спички. Ты полз от это же был ДОТ? Пулемётная точка? Поднимается жуткий буран. В трех шагах не рассмотреть. Хочу вернуться туда и всех убить. Зайду вглубь, в тылы, угоню у немцев танк, сам водить не умею, но даже с моим скудным знанием немецкого способен заставить ваттмана-шофёра. Доберусь до партизан, буду воевать. Хватит отсиживаться за вашими спинами. Это ведь мой город. Никто не смеет нам грозить. Сейчас немного поколдую, такое старинное волжанское шаманство. Силы появятся, совсем чуть-чуть, раны слегка подзатянутся, шаман из меня слабенький стал. Уж прости, сосед. Перетяну за реку, дальше сам.
Солдат посмотрел на меня с большим большим сомнением, полез за пояс и протянул мне пистолет, «люгер» или вроде того.
- Не надо. Мне бы нож.
- Есть. Окопный, острой. Возьмите. Удачи, Дядь Коль.
- И тебе, боец. Будем жить.
* * *
Плавно. Локоть. Локоть. Колено, второе. Ступни болят, ноет подбородок, холодом сводит спину. Ползу, вжавшись в мерзлую землю. Вьюга не смолкает. Но немец воюет чертовски хорошо. А на войне нельзя давать врагу ни единого шанса.
Ползу.
А в голове тот далекий рассвет. Как я вынырнул, мгновенно потяжелевший от мокрой одежды, схватился за крепление пирса, подтянулся, уцепился за доску, поднялся наверх. Вода стекала струями, жирная белобокая чайка сидела на опоре, скептически косила на меня круглый глаз, но не улетала.
Шаг за шагом. Ноги как чужие. Впереди таверна «Новый дебаркадер». Открыто, несмотря на рассвет. Зашел и плюхнулся на ближайшую лавку.
- Ну наконец-то! Милорд Кайл, - усталый голос Армана, ставшего ещё более седым и старым, но не менее обаятельным, сам этот голос, непостижимым образом улыбался. Немедленно сообщу аббату и Снорре. И Сотнику. Магнусу. Всем. Всем. Будете теплый суп?