Да куда ж вы? Новый год скоро! Оставайтесь!
Не могу, простите! очаровательно улыбнулась Марина, выбивая дробное стаккато каблучками, и заскочила в кабину. Мне в «Шереметьево»! С новым годом!
С новым годом! сверкнула зубками моя родительница. С новым счастьем!
Спасибо! загуляло по лестничной площадке, и дверцы лифта запахнулись.
Да-а, сын вытолкнул отец, путая уважительность с завистью. Ну, и подружки у тебя Аллес гут!
Сердце красавца склонно к измене, м-м? с ехидцей напела мамуля.
Папа смешался, закидываясь юным румянцем.
Все мужчины одинаковы, желчно молвила Настя, и я притянул ревнивицу к себе.
Облико моралес! ухмыльнулся я. Марина выходит замуж!
Ну, тогда ладно, подобрела сестренка.
А давайте выпьем!
бесшабашно, но будто что-то помечая в душе, воскликнула мама. За ее новое счастье!
И за наше, майне кляйне! засуетился отец, тревожно высматривая свое отражение в глазах подруги жизни.
И за наше, смилостивилась подруга.
И за Мишкино! великодушно пожелала Настя, тотчас же скромно потупив бесстыжие глазки: За мое еще рано
Наливаем, наливаем! бодрый папин бэк-вокал доносился уже из кухни, перебиваемый грубым звяканьем бутылок и жалобным, долгим перезвоном бокалов.
Ой! спохватилась Настя. Там же «Кабачок» начался!
Сестренка унеслась, на ходу скидывая войлочные сапожки, а мы с мамой рассмеялись, и в обнимку ступили на родную жилплощадь.
Добро пожаловать, дорогой Карлсон! дурашливо возгласил я, упомнив мультик. Ну, и ты заходи Ай!
Мамуля в лучших Настиных традициях ущипнула меня за мягкое место. Подскочивший отец угодливо протянул ей бокал белого муската, и мамины глаза увлажнились, сверкая ласковыми искорками.
За тебя! улыбнулась она.
За нас! умилился папа, и нежный перезвон уплыл в открытую дверь. Ура!
Словно дождавшись команды «Огонь!», на нижних этажах глухо стрельнули хлопушки, и по всему подъезду загуляло хмельное, но сердечное:
Товарищи-и! С новым годом! Всех! С новым счастьем! Ур-ра-а!
«С новым счастьем! мелькнуло у меня. И пусть никто не уйдет обиженным!»
Четверг, 6 января 1977 года. 11 часов утра
Москва, Кремль
Заседания Политбюро издавна намечались на четверг и открывались ровно в одиннадцать эту традицию завел еще Владимир Ильич. Впрочем, ленинского обычая придерживались лишь нудные секретари ЦК да боязливые кандидаты в члены Политбюро они смирно высиживали в бывшем «Красном зале», дожидаясь, пока старшие товарищи вдоволь нашушукаются в Ореховой комнате, согласовывая единую линию.
Кривя губы в улыбке, Андропов задумчиво покачал головой, слегка ностальгируя по минувшим временам тогда, чудилось, сладкозвучно гремели фанфары, приветствуя его восхождение на властный Олимп. Еще один маленький шаг, еще одно усилие воли и откроется вершина обетованная!
«Открылась, дернул Ю Вэ краешком рта. Скользкий, голый камень и пронизывающий ветер»
Глянув на куранты, председатель КГБ взошел по ступенькам Дома правительства, и неторопливо поднялся на третий этаж. Рано еще
«Небожитель Да уж тянулись мысли. А Лёню всерьез потянуло в Зевесы! И как кстати пришлось Михино «послезнание» знает теперь, где упасть, вот и стелет соломку. Но и хитер Да, хитер Сталин, тот волей давил, а Леонид куда хилее. Спасается чисто хохляндской лукавостью. Разборки в открытую? Нет-нет Перетасует исподтишка!»
Насупясь, Андропов вошел в «предбанник» официальную приемную перед залом заседаний Политбюро. Обычно здесь отсиживались приглашенные генералы, министры и прочие, а чтобы им не было скучно, на столе всегда держали стаканы с крепким горячим чаем в кремлевских подстаканниках с гербом, сушки и бутерброды.
Нынче в «предбаннике» маялся академик Велихов в гордом одиночестве грыз ароматные сушки, блестевшие, словно их лаком покрыли для пущей сохранности.
Здравствуй, Женя, потеплел душою Юрий Владимирович.
Академик улыбнулся набитым ртом и пожал протянутую руку.
А ты чего всухомятку давишься? добродушно пробурчал председатель КГБ. Чайку хоть хлебни!
Боюш потолштеть! смешливо хрюкнул Велихов.
Хохотнув, Ю Вэ шагнул на порог Ореховой комнаты. Раньше ее еще Круглой называли по форме огромного стола, что царил посередине. И отсюда вела еще одна дверь в брежневский кабинет.
Андропов покосился на отдельный вход, усаживаясь в мякоть кресла. Порой ему казалось, что генсек любит бывать именно здесь, а не в парадном, слишком уж официальном зале заседаний. А что? Стенографисточки не чиркают своими отточенными карандашиками, ловя каждое слово, и можно пообщаться накоротке. А главное, не звонят чертовы телефоны, не множатся папки входящих с исходящими. Лепота!
Председатель КГБ вольно откинулся на спинку, и растекшиеся мысли влились в старое русло.
«Подгорного на пенсию, плеснуло сознание, Полянского в послы, Гречко с Черненко на кладбище Кто крайний в очереди?»
Юрий Владимирович задумался. Его порядком удивляло, что генеральный не стал продвигать в Политбюро лизоблюдов, зато порадел за Егорычева, Воронова, Долгих, Катушева. Люди всё дельные, так ведь и строптивцы, каждый мнения своего держится, а послушания от них не дождешься. Хотя чему, собственно, удивляться? Если уж Шелепина не тронул!