«Сам посчитаю. И вообще, откуда взялись эти голоса»?
Тыльной стороной ладони стираю крупные капли пота, стекающие по лбу и вискам.
«Похоже на жар как не вовремя, настали такие горячие денёчки. Плохо. А почему, собственно, плохо? Я что старик? Мне что уже сорок лет? Ведь не старый ещё. Организм борется с хворью, надо просто ему помочь».
В два прыжка оказываюсь у двери лаборатории, минуя вешалку с шинелью, распахиваю её свежий ветерок приятно холодит разгорячённое тело. Быстрым шагом иду по утоптанной, плохо освещённой двумя фонарями, дорожке, ведущей к столовой: туда и обратно двести метров.
«Надо будет заасфальтировать тропинки и найти место для гимнастических снарядов.
Стоп, вернёмся к нашим баранам, так во что выливается один такой десятиядерный процессор»?
Прежде всего, длина слова моего «сипию» всего лишь пять бит (а не двадцать два, как в РВМ-1), так как работать он будет с двадцатью шестью буквами латинского алфавита (двойка в степени пять даст тридцать два возможных символа). Кроме того, нет необходимости хранить в оперативной памяти прошивку всех пяти роторов, она неизменна, поэтому поместим её в небольшое постоянное запоминающее устройство (5 роторов х 26 букв на каждом роторе х 5 бит = 650 бит + 26 х 5 бит для рефлектора, итого меньше килобайта сущие пустяки из кусочков проводов).
«А что у нас будет сидеть в ОЗУ»?
Три пятибитных указателя (по числу активных роторов), показывающие их смещение относительно исходного положения (провернулся ротор на одну позицию плюс единица к указателю, если позиция последняя, то указатель обнуляется), пятнадцатибитный счётчик циклов (по нему определяем ключевые установки роторов), и регистр для хранения промежуточного символа (в нём же останется и конечный символ). Получается тридцать пять реле, добавляем ещё пятнадцать на управление, синхронизацию и организацию шины данных, получим пятьдесят реле на ядро, пятьсот реле на «бомбу», пять тысяч на кластер из десяти «бомб». На устройство управления «бомбой» пойдёт немного, до сотни реле, а в кластере «бомбы» электрически не связаны.
«По божески
получилось, такой кластер максимум за три часа сможет взломать любой шифр Энигмы, а по количеству реле в нём соизмерим с РВМ (в РВМ-1 четыре тысячи реле)! Как тебе такое, Илон Маск»?
Вижу перед собой недоумённое и одновременно смущённое лицо пожилого вахтёра, отлучившегося с поста.
Я это, товарищ Чаганов, замямлил он. по малой нужде, на минутку отлучился. А калитку-то, замкнул, не извольте беспокоиться.
«Надо увеличить число дежурных, территория, считай, раза в три выросла. И о сигнализации надо подумать».
Ладно ступай, Семёныч, на пост. В следующий раз, если что, звони мне.
«Сам тоже, хорош. Оставил дверь в сверхсекретную лабораторию незапертой, с отключённой сигнализацией. А ну как стянут чего»?
Блин! Бегу со всех ног на склад, чтобы проверить свою догадку.
«Так и есть».
Из пяти шкафов с реле, доставшихся мне после раздела имущества с ОКБ КУКС ПВО, два пустые.
«Пропало восемьсот реле! Вы меня знали с хорошей стороны теперь никакой пощады. В лагерную пыль сотру»!
Тяжело опускаюсь на стул, щупаю свой холодный лоб.
«Оно понятно, что пустили их на производство Бебо, а не украли. Конечно так проще, взял на складе и голова не болит где достать узнаете теперь меня с плохой стороны».
Москва, Лаврушинский переулок, д. 17.
«Дом писателей».
18 апреля 1937 года, 11:45
Свободен, выпрыгиваю из машины и на лету бросаю Косте. сообщи на пост, что отсюда сам доберусь. Буду в ОКБ через час.
Действительно, отсюда до работы совсем близко, не больше километра.
«Гадство, через пятнадцать минут придёт Оля, а я ещё ни о чём не договорился».
Мой план трещит по швам: сначала Фриновский задержал на собрании начальников отделов ГУГБ (обсуждались меры по майскому «усилению» и график дежурств по управлению), затем продинамил Кольцов, обещавший подхватить меня, чтобы вместе поехать к Ильфу, но в последнюю минуту, видимо, струхнувший идти на квартиру к больному туберкулёзом. Пришлось дожидаться свою, на что тоже ушло время. Я должен был предложить жене Ильфа испытать на муже новое сильное лекарство от туберкулёза тубазид, которое ещё мало известно, так как создано молодой учёной и ещё недостаточно испытано. По идее жена должна ухватиться обеими руками за такую возможность, видя как на её глазах гибнет супруг.
«Хотя кто её знает, чужая душа потёмки».
Для того чтобы в лекарство поверили простые люди и не могли присвоить маститые учёные, нужна была яркая история выздоровления известного в стране человека. Слава «Ильфаипетрова» после выхода «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» была безмерной, поэтому я и предложил Оле это решительное испытание, синтезированного ею лекарства. Понятно, что сам тубазид испытывать было не надо, его эффективность испытали на себе миллионы больных туберкулёзом, риск состоял в том, что у нас не было уверенности, является ли олино лекарство тубазидом. Оля в итоге приняла его сама и заключила, что ядом оно точно не является и особого вреда умирающему точно не принесёт.