Будешь?
Он благодарно кивнул, вытер яблоко о рукав и вгрызся в румяный бок. Пальцы у него снова дрожат но уже не от напряжения, а от обычной усталости.
Отлично, Марк, делаешь успехи! инструктор, тридцатилетний мужчина с красными глазами и бледной кожей природного альбиноса подошёл и встал перед нами. Ты как, в силах попробовать ещё раз? Сразу с двумя потянешь?
Марк кивнул. Он вообще редко отказывается, подумал я, даже когда вымотан до последней крайности.А инструктор-альбинос и рад стараться, ему дай волю, он и собак доведёт до бешенства, и Марка загоняет, как цуцика
Может, лучше завтра, Вениамин Палыч? Я знаю Марка, он весь выложился, сегодня уже проку не будет.
К моим словам здесь прислушиваются, поэтому инструктор задумывается, потом кивает.
Ладно, ступайте, отдыхайте. Только завтра чтоб как штык, сразу после обеда. Договорились?
Не выйдет. отвечаю. Завтра у меня весь график расписан, поминутно, и Марка в нём нет.
Я наглею, и вполне это осознаю. Потому как могу, хочу, и даже право имею: как же, я ведь тут единственный и неповторимый, в отличие и от собак, и от инструкторов, и даже от самих акторов. И верно, и правильно: их-то много, (ну ладно, не очень, всего-то четверо), а я весь из себя уникальный, единственный и неповторимый, что бы не говорил там товарищ Сталин насчёт «незаменимых у нас нет». Или он это только потом скажет? Не помню, да и неважно это
Марк догрыз яблоко, подошёл к вольеру, кинул огрызок собакам. Они весело завиляли хвостами и заскулили: «да, да, давай ещё!» Меня всегда удивляло: почему эти чуткие, способные многое запоминать зверюги совершенно не помнят того ужаса, который наводит на них Марк во время занятий? Вот сейчас: открой дверцу из проволочной сетки, и кинутся руки ему вылизывать.
Загадка? Всего лишь одна из многих, и первая среди них это мои собственные внезапно прорезавшиеся паранормальные таланты
До сигнала на ужин, на котором заканчивались наши занятия, оставалось ещё часа полтора, но главный корпус мы с Марком не пошли. Поскольку на кроватях в отрядных спальнях, до отбоя валяться не дозволялось (неважно себя почувствовал вали в медчасть и не морочь людям головы!), а «акторы» после своих упражнений нередко оказывались выжаты, как тряпки специально для них прямо здесь, в «особом корпусе», обустроили комнаты отдыха. До одной из них я и дотащил своего напарника примерно на полпути Марк буквально повис у меня на плече, не в силах сделать
небольшой буфет, и я вполне удовлетворился сладким крепким чаем с бутербродами. Марк же так и не оторвал голову от подушки, сколько я его ни тряс, собираясь заставить проглотить хоть несколько кусков. Такая трата энергии, которая выпала ему сегодня это не шутка. В итоге, положил ему рядом с кроватью на табуретку плитку шоколада, словно ребёнку в долгожданный праздник ничего, проснётся, утолит голод...
Шоколадом спецкурсантов снабжали щедро при нашем режиме это действительно был продукт первой необходимости, иначе не получалось бы выдержать темп занятий вкупе с совершенно чудовищными тратами энергии. Но на этот раз даже его не хватило с утра Марк поднялся вялым, обессиленным, отказался идти на завтрак и я, забеспокоившись всерьёз, отвёл его в медкабинет. Медицина у нас была своя, особая, и заведовала ею милая сорокалетняя женщина, приехавшая из Москвы. Осмотрев Марка, она сделал укол (по-моему, глюкозы) и заявила, что на ближайшие три дня он проведёт в изоляторе а она пока устроит тотальный осмотр всех спецкурсантов на предмет таких же, как у моего напарника, признаков истощения.
Обещание своё она выполнила. После завтрака к её кабинету выстроилась небольшая унылая очередь, а отлаженный дневной график полетел кувырком. Я был одним из немногих, кого это не коснулось, а потому после занятий в школе (география, математика, урок естествознания, как здесь называли начала зоологии), а потом свобода, выразившаяся в моём случае внеплановым занятием по стрелковой подготовке.
Стрелять я любил ещё с «той, прошлой» жизни как и возиться со сборкой-разборкой и чисткой смертоносного железа. Попав в спецкурсанты, я смог дать этой страсти расцвести пышным цветом, и всякую свободную минуту, если она выпадала, старался проводить на стрельбище. Благо, патроны мы могли жечь без счёта, инструктор знал своё дело туго, а арсенал, что ни неделя, то пополнялся нас явно стремились познакомить с самыми распространёнными образцами огнестрела, как отечественными, так и заграничными. Поначалу это были револьверы и автоматические пистолеты (помню восторг, который я испытал, увидев длинноствольный «Люгер» так называемой «артиллерийской» модели и старый добрый «Маузер» С96.) Потом к ним прибавились винтовки и карабины как массовые «Энфилды», «Маузеры» и «Арисаки», так и более экзотические автоматы Фёдорова и BAR М1918 родом из САСШ, снабжённая, как ручной пулемёт, сошками. Сегодня же меня ожидал очередной сюрприз: инструктор выложил на обитый оцинкованным железом стол два пистолета-пулемёта: германский «Рейнметалл» с дырчатым кожухом ствола и боковым магазином-улиткой от «Люгера», ну и главную «вишенку на торте», «Томмми-ган», модель 1928-го года, излюбленную гангстерами Аь-Капоне и агентами ФБР, в 1929-м году, именуемого «Бюро расследований» с передней рукояткой под рубчатым стволом и огромным дисковым магазином на сотню патронов.