Разница в положении и происхождении.
И вереница лет.
Я искренне полагала, что он меня не узнает.
Я стала старше. Мы оба стали.
Мои волосы давно уже не каштановые с вкраплением золотых огоньков, какими были в юности, и я похудела. Да и впрямь, сколько женщин у него было после меня? Скольких женщин он видит ежедневно, придворных фрайнэ, служанок и просительниц? Десятки и сотни лиц, зачастую безымянных, замеченных мельком, походя. С чего вдруг Стефану было вспоминать девушку, которую он не видел семь лет?
А поди ж ты, вспомнил.
Разглядел в толпе просителей, что наводняли приёмную залу раз в два месяца, в особый день, когда любой человек, и мужчина, и женщина, даже самого низкого рода, допускался в столичный дворец и мог лично поведать императору о своей беде, попросить о милости или заступничестве.
Узнал.
И с той поры не отпускал, не оставлял в покое, будто нутром чуял мою тайну.
Будь он другим, и всё было бы иначе. Родовой артефакт подтвердил бы, что Мирелла от его плоти и крови, и никакая примесь материнского яда этого не изменит. Стефан мог бы признать незаконного ребёнка, как поступил мой отец когда-то, принять в свой род, дать имя и защиту, или не признавать. Так или иначе я вырастила бы Миреллу, я справилась бы, как справлялась раньше, и неважно, был бы её отец рядом или навеки остался бы бесплотным духом в моих скупых упоминаниях, носила бы она его имя или моё.
Но Стефан тот, кто он есть, Его императорское величество Стефанио Второй, правитель Благословенной Франской империи, стоящий над людьми так же, как Четверо стоят над всем миром человеческим. Он не может избрать суженую иначе, чем через выбор жребием, не может обвенчаться с женщиной, что пришлась ему по сердцу, не может произвести на свет ребёнка, рождённого вне освящённого в храме союза. И мы обе, я и Мирелла, всего лишь досадное исключение из правил, принятых много веков назад, мы ошибка, неучтённый фактор отравленной крови.
Я терзаюсь сожалениями весь день, но куда сильнее грызёт понимание, что может повлечь за собою случайно открывшаяся правда. Утром Мирелла пытается расспросить меня поподробнее о ночном госте, но я только отмахиваюсь, придумываю глупые отговорки, как мог мужчина попасть в мою спальню в такой поздний час, и умоляю дочь сохранить всё в тайне. Отвожу Миреллу в храмовую школу, возвращаюсь домой и пробую отвлечься от тяжёлых
сборник из нескольких сказок с красивыми цветными иллюстрациями, купленный мною полгода назад Мирелле в подарок. На столике открытый расписной ларец с пухлыми тёмными шариками шоколадных конфет невиданная роскошь, стоящая дороже той книги. Стефан спокоен, невозмутим, на губах лёгкая ласковая улыбка, словно он не ворвался захватчиком в наше тихое убежище, не подкупил моего ребёнка редкими сладостями, но всегда коротает вечера так, мирно читая с дочерью сказки. Сегодня он одет иначе, чем вчера, сегодня он не авантюрист, не торговец средней руки, не скромный институтский преподаватель.
Сегодня одеяние его, непроницаемо-чёрное, подчёркнуто дорогое, хотя и без кричащих деталей, говорит всем красноречиво, что перед ними благородный фрайн, избалованный золотом и возможностями.
Мы, Стефан закрывает книгу и встаёт. В ожидании твоего возвращения мы решили немного почитать. Мирелла, раз твоя мама пришла, иди собирайся.
Хорошо, соглашается девочка покладисто.
Забирает протянутую книгу и, прижав её к груди, уходит в свою комнату. Едва за Миреллой закрывается дверь, как я коршуном нападаю на мужчину, готовая заклевать не только словами, но и делом.
Ты не можешь забрать у меня мою дочь! Ты не имеешь права. Ты
Я её не забираю, Астра, улыбка тает, взгляд царапает острыми когтями. Я желаю, чтобы моя дочь жила и воспитывалась в условиях и окружении, более подобающих девочке её положения.
О-о, так она нынче твоя? я отчаянно, изо всех сил стараюсь сдерживаться, не повышать голос, чтобы Мирелла не услышала. И о каком подобающем положении может идти речь в её случае? Ты забыл, кто я? Или не понимаешь, что дочь такой, как я, унаследует ту же отравленную кровь, пресловутый яд Хар-Асана?
Я ничего не забыл и всё прекрасно понимаю. Отравлена не только ты, но и я. Не ядом Хар-Асана, однако заразой, вероятно, худшей, чем он. Она, эта зараза, передаётся из поколения в поколение, от одной ветви первопрестольного древа к другой, и мы ничего не можем с ней поделать. Нам, повенчанным на царствие императорам, их наследникам и их братьям, если таковые будут, остаётся лишь принять её как данность, как зло в нас самих, что мы не способны искоренить ни молитвами, ни покаянием, ни визитами в обитель Заката. У меня нет сына и, может статься, не будет ни с кем другим. Только с тобой.
Почему? переход от Миреллы, шуршащей за дверью, к призрачному сыну так резок, что я теряюсь.
Потому что так пожелали Четверо. Или другие боги. Или наша проклятая кровь. Ты тоже иди собирать вещи.
Я? Зачем?
Поедешь со мной во дворец. Вы обе поедете.
Что нам там делать? проглатываю оскорбления и колкое возмущение, говорю ровно, терпеливо, взывая к рассудку мужчины. Стефан, одумайся, у тебя есть четыре избранные, одну из которых ты со дня на день должен назвать своею суженой