Ну хорошо, буркнул он и вышел.
Вся семья сидела за столом. Василь остановился на пороге кухни и спокойно спросил:
Почему нет Марыси?
Я звала ее, не знаю, почему она не пришла, пожала плечами Ольга.
Не знаешь?..
Не знаю.
А может Зоня знает?
Зоня повернулась спиной:
Откуда я
Василь взорвался:
Так я знаю, черт бы тебя побрал!
Что с тобой, Василь, что с тобой? удивился старый Прокоп.
А то, что она там плачет! Из-за кого еще она может плакать, как не из-за этой ведьмы? Что ты ей там наговорила?!
Зоня уперла руки в бока и воинственно подняла голову:
Что хотела, то и наговорила. Понятно?!
Тихо! не выдержал Прокоп.
Так чего он ко мне цепляется!.. Я ей ничего такого не сказала, а если даже сказала, так что?.. Она здесь из нашей милости, пусть не будет такой гордой.
Не из твоей милости! рявкнул, уже не владея собой, Василь.
Так пусть идет на все четыре стороны! заявила возбужденная Зоня.
Она?.. рассмеялся Василь, стараясь придать своему голосу злорадное выражение: Она?.. Первой уйдешь ты. Еще неизвестно, не станет ли она большей хозяйкой, чем ты, вожжа!.. Не забывай, что отец уже старый, а потом я хозяин. Тебя я с удовольствием вышвырну на все четыре стороны. А захочешь мой хлеб есть, то будешь ей сапоги чистить!
Все замерли. Домашние и раньше уже замечали, что Марыся нравится Василю, а сейчас услышали это из его уст. Чувство его было, вероятно, глубоким, если у обычно спокойного парня эта ситуация вызвала такое возмущение, что он пригрозил выгнать из дому даже жену брата, которую любил.
Он стоял бледный, с перекошенным лицом и злобно смотрел на всех присутствующих.
Тихо! возмутился Прокоп, хотя в избе и так воцарилась тишина. Тихо, я говорю! Ты, Василь, выкинь Марысю из головы. Не будь дураком. Не для тебя она, а ты не для нее. Сам поразмыслишь, и все поймешь. А ты, Зоня, иди к ней и попроси, чтобы пришла. И смотри, погрозил он пальцем, смотри, чтобы захотела прийти. И еще тебе скажу, Зоня, что нехорошо обижать бедную сироту! Бог тебя за это накажет.
Я ее не обижаю, Бог свидетель, ударила она себя в грудь.
Так иди. Знай, что Антоний любит ее как родную. Как же так?.. Он в беду попал, а я хлеба и крыши пожалею для этой девушки? Побойся Бога, Зоня. Иди, иди
Почему не пойти, пойду.
Зоня побежала в пристройку. Обида уже прошла, а может быть, на Зоню подействовала мысль, что эта девчонка не будет ее соперницей, потому что, имея на выбор старого Антония и молодого и богатого Василя, она скорее всего выйдет за парня. Как бы то ни было, она начала извиняться перед Марысей, обнимать ее и целовать.
Ну что ты, не плачь, я для тебя все сделаю, не стоит из-за меня слезы проливать. Хочешь этот зеленый платок в цветах? Хочешь, так я отдам его тебе Ну не плачь не плачь
Она гладила ее по волосам, по мокрому от слез лицу, гладила ее руки, пока, наконец, Марыся не успокоилась. Когда они вернулись в кухню, никто уже не вспоминал о конфликте.
Несмотря на доброту и заботу, какой семья мельника окружала Марысю, ее врожденная впечатлительность не давала ей покоя. Сознание того, что она стала обузой для этих людей и пользуется их добротой, не имея возможности отблагодарить, постоянно отзывалось в ней непрекращающейся болью. Неоднократно она пыталась помочь по хозяйству, но женщин в доме
Разумеется, Лешек.
Спасибо тебе. Я того же мнения.
Вот видишь, сын. Приляг сейчас и попробуй уснуть. К утру будем дома. Да Ты не можешь себе представить, как мама тоскует по тебе. Всегда старается не показывать, быть сильной, но ты же сам знаешь, сколько глубокой нежности скрывается под ее внешней оболочкой. Ну спи, сынок. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, отец, глухо ответил Лешек.
Он погасил свет, но не лег. Мерный стук колес, легкое покачивание вагона, яркие снопы искр на черном стекле Так же он возвращался тогда, но тогда он желал ускорить бег поезда, вез для нее обручальное колечко, а для себя счастье.
Цветет ли уже сирень в их оранжерее?.. Да, сирень и сильно пахнущие гелиотропы Скажу, чтобы срезали все. И, может быть Там, наверное, лежит глубокий белый снег, а на снегу даже ничьего следа нет. Забытый малый холмик
Он пойдет по этому девственному белому покрову Первый и последний Там цель, а оттуда дороги нет Он положит цветы, всю могилку засыплет цветами Дойдет ли до нее запах сирени и гелиотропа через снег, толщу земли и деревянную крышку?.. Услышит ли она его шепот, повторяющий самое дорогое имя, самые нежные мольбы, самые отчаянные клятвы?.. Услышит ли она слабеющее, замирающее биение его сердца среди умирающих цветов, приготовится ли встретить его, забросит ли руки, как прежде, на шею и позволит ли ему насладиться чудесным сиянием ее лучистых глаз?.. Уже навсегда, навеки
Какая благословенная вера окутала его, когда он подумал об этом. Какой покой спустился на него при мысли о вечном успокоении. Сколько раз, оставаясь один, он погружался в эти бесстрастные, огромные, как космическая пустота, беспредельные пространства смерти. Он погрузился в них уже весь без остатка.
А как тяжело было переносить случившееся первое время! Едва он смог говорить, как со страхом спросил: