Этим педагогическим приемом она сумела и дальше потешить его амбицию. Система, однако, подвела по той простой причине, что Марьян вообще не был амбициозен в этом отношении. На следующий день он уже перевел только одну страницу, а затем вообще оставил это занятие.
Спустя неделю заявил:
Я не совсем согласен с тем Холевиньским. После прочтения двух новых книг по бактериологии у меня есть возражения.
У меня их нет, шутливо ответила Анна, значит, я буду переводить.
Когда, понимаешь Анна, это так нудно, он потянулся и с интересом присматривался к Анне, когда та собиралась начать работу.
Однажды ей в голову пришла новая мысль. Она как раз сидела, склонившись над переводом. Марьян, сидя в углу, как обычно, читал. Анна подняла голову.
Дорогой, произнесла она умышленно ослабевшим голосом, подай мне стакан холодной воды.
Он посмотрел на нее пораженный:
Аннушка! Что с тобой?!
Какая-то слабость.
Может быть доктора?!
Нет, дай мне только воды.
У него дрожали руки, когда он подавал ей стакан, а глаза смотрели испуганно.
Она действительно выглядела жалкой и бледной. Ведь все дни у нее были наполнены тяжелой работой.
Устала, сказала она спустя минуту.
Ну как же можно столько работать? возмутился он.
Должна. Я обещала сдать перевод вовремя.
Он стоял молчаливый и озабоченный. Наконец выдавил из себя решение:
Значит, это сделаю я.
И действительно, на протяжении пяти или шести дней она заставала его над переводом, но уже через неделю все прекратилось.
Знаешь, сказал он с каким-то смущением, не могу больше выдержать. Я отдал перевод одному очень интеллигентному студенту медицины. Он это сделает быстрее и пусть что-нибудь заработает.
Так превращались в ничто все попытки заставить Марьяна работать. Тем временем деньги утекали. Не было дня, чтобы он не купил или не получил из-за границы несколько дорогих книжек. Вдобавок он покупал цветы, которые приносили Анне много приятного, но в то же время вызывали старательно
скрываемую ею подавленность. Она не хотела признаться себе самой в чувстве безнадежности и какой-то обреченности, которое охватывало ее. Марьян не мог ничего довести до конца. Так было и с «Колхидой».
Он уже давно не ходил в «Колхиду», зная, что его походы туда доставляют Анне неприятность. Речь шла не только о том, чтобы отдалить Марьяна от Ванды, но и о разрыве его связи со всей «Колхидой», настроение которой, как она была убеждена, действует на него разрушительно. Ей казалось, что атмосфера «Колхиды» отрицательно влияет прежде всего на его волю, отнимает у него чувство радости жизни, а у них обоих исключительность их безмятежного дома, особенность их маленького мира в большом холодном городе. Она была готова поклясться, что Марьян, хотя ничего ей об этом не говорил, даже не заглядывает в «Колхиду».
Как-то, выходя из бюро, она встретила Владека Шермана. Они виделись редко, но очень симпатизировали друг другу, может именно потому, что были совершенно разные.
Плохо выглядишь, заявил Владек.
Ты невежлив сделала она вид оскорбленной.
Я врач и охотно заглянул бы за бахрому твоих шелковистых ресниц. Так это говорится? Страдаешь малокровием. Видимо, много работаешь и много занимаешься любовью. Это два очень сильных наркотика. Извини, что неделикатен, но такова уж моя специальность. Тот твой Дзевановский тоже выглядит как с креста снятый.
Анна покраснела.
Вот сейчас выглядишь совсем хорошо, сказал по-деловому Владек. Женщины даже не предполагают, что мнение о их стеснительности вызывают непослушные вазомоторные рефлексы, значительно более сильные у женщин, чем у мужчин. Как раз сегодня мы разговаривали об этом с твоим шурином
Со Щедронем?
Да. Он довольно часто приходит в «Колхиду».
Щедронь? удивилась она.
Temporamutantur. Я подозреваю, что он делает это для того болвана Рокощи, ты знаешь, того кретина, который спит под фиолетовым одеялом и является магом или священником этой стаи эзотерических олухов.
Теозоф?!
Да-да, что-то в этом роде. Антропософ, по мистеру Рудольфу Стейнеру. И как это вообще можно выдумать себе такую фамилию: Рокоща! Естественно, уже этой фамилии было бы достаточно Ванде, а если еще принять во внимание фиолетовое одеяло!..
Ты хочешь этим сказать, что Ванда?..
Спит под ним? Это никакой не секрет. У парня черная борода, и он весь обвешан амулетами, как чудесная икона. Разумеется, Щедронь опять стал на дыбы, потому что Ванда переворачивает весь дом вверх ногами: фиолетовые обои, фиолетовые занавески, фиолетовая туалетная бумага. Потому что не абсорбирующее пространство, видишь ли, убийственно для флюидов, и этот тип, этот гомо Рокоща, не может сидеть в квартире, в которой затрачивается апоцентрическое излучение личности или что-то в этом смысле. Это же очень просто, а бедолага Щедронь должен бегать в «Колхиду», чтобы пилить Рокощу доводами, что Ванда только гедонистка и на высоты духа Рудольфа Стейнера вознестись не сможет. Рокоща слушает, гладит свою черную бороду, выпивает сок из пяти апельсинов и в задумчивости уходит, не оплачивая счета. О Боже! Как же велик твой зверинец!
Я ничего об этом не знала, удивилась Анна. Так Ванда сейчас занимается антропософией?