Эта последняя мысль прозвучала как-то очень серьезно и таким теплым тоном, что Бубе стало приятно. Если бы она не стеснялась, то призналась бы, что Фрейд ей вообще наскучил и что она никогда не думала, будто Сцевола был мазохистом.
Таньский заговорил снова:
Наша интеллигенция напоминает мне ужа, а вернее, хвост ужа, голова которого наука. Голова давно выползла из лабиринта материалистических понятий, давно ушли Демокрит, Бухнер и Молесхотт, а мы продолжаем дышать их отшумевшей мудростью и свято верим, что идем по пути прогресса, что, засоряя нашу практическую жизнь трансплантациями опровергнутых взглядов, просвещаем мир. Вы когда-то говорили мне, что лично знакомы с пани Щедронь, правда?
Да, знакома.
И что вы о ней думаете?
Она очаровательна
Нет, я не имел в виду ее как женщину, а лишь то, о чем она пишет.
Говоря вашим стилем, мне нравятся ее статьи.
Жаль, сказал он удрученно.
Буба рассмеялась:
А вам-то какой вред?
Мне бы хотелось, чтобы вы разделяли мое мнение.
Это ясно, но в чем вы обвиняете пани Щедронь? Это, я думаю, самая интеллигентная женщина, какую я когда-нибудь встречала.
У меня ее интеллигентность вызывает только улыбку, скривился Таньский. Она ведь невероятно наивна. И если Но вы же не принимаете некритически всего этого багажа?.. Мне бы хотелось иметь под рукой какую-нибудь из ее статей, чтобы доказать вам, что это за муть.
Ну, знаете, возмутилась Буба, пожалуй, никто не пишет так понятно.
Да, понятный язык, стиль, но невразумительное понимание проблем.
Я вовсе этого не нахожу.
Я постараюсь убедить вас.
Когда?
Когда вы позволите Вы здесь живете?
Да А может вы зашли бы когда-нибудь к нам? Родителям будет приятно познакомиться с вами.
Таньский поклонился:
С искренним удовольствием. Если вы не будете возражать, то я нанесу свой визит в ближайшее воскресенье.
Боже мой! Даже визит! Не будьте столь торжественны, просто загляните.
Вернувшись домой, Буба сказала матери:
В воскресенье с визитом придет пан Таньский, о котором я говорила тебе несколько раз.
Пани Костанецкая, не поднимая глаз от счетов, спросила:
Он тебе нравится?
Мне? безразлично надула губы Буба. Так себе. Мама, не нужно воображать себе Бог знает что.
Я ничего себе не воображаю, дорогая девочка. Из того, что ты рассказывала, у меня сложилось впечатление, что это милый, хорошо воспитанный, пристойный молодой человек, ну и что вы нравитесь друг другу. Поэтому ты хорошо сделала, что пригласила его.
Если бы я думала о нем так, как предполагает мама, то не приглашала бы его домой.
Почему?
Ну, потому что мы могли бы видеться в кондитерской, ходить на прогулки Это только когда-то молодые люди должны были обязательно сидеть в родительском салоне, просматривать альбомы, играть на фортепьяно и говорить о разных банальных вещах под неусыпным оком матери или тетушки.
И что ты видишь в этом плохого?
Лицемерие. Потому что если нравились друг другу, то хотели целоваться, а тем временем Что вы так смотрите на меня?! Разве это неестественно?.. Конечно, хотели целоваться, а делали вид бестелесных существ, ангельских, почти духов, купающихся в поэзии. И хорошо еще, если любили. Чаще всего он просто подсчитывал ее приданое, а она его долги или дни до свадьбы, когда наконец выйдет из-под опеки родителей и сможет заводить романы. Лицемерие, да и только. И это называлось: молодой человек «бывает» в доме девушки. Сейчас нет такого притворства, нет сакраментального фортепьяно, на котором бренчат «Молитву девицы», нет и взаимного обмана. Если молодые люди нравятся друг другу, то встречаются на танцах, в кондитерской, в театре, флиртуют и целуются: если хотят пожениться, то делают это без ангельских и сельских прелюдий. А если просто нравится чье-нибудь общество, как, например, мне общество пана Таньского, его приглашают домой. И я хочу, чтобы мама меня поняла и не считала его каким-то претендентом на мою руку. Я родилась во времена, когда такие игры вычеркнули из жизни и когда наконец стала господствовать простота и открытый подход к этим вопросам.
Не думаю, дорогая девочка, медленно ответила пани Костанецкая, чтобы простота и открытый подход были чем-то достойным внимания.
Прекрасным вещам учит меня мама. Поэтому я должна быть лицемеркой?
Простота в этих формах, в каких наблюдают ее сейчас, является скорее невежеством, продолжала пани Костанецкая, а открытость грубостью и отсутствием воспитания.
Значит, я должна притворяться, что верю в аистов, краснеть при слове «кровать» и с парнями разговаривать о цветочках и птичках?
Пани Костанецкая отложила тетрадь со счетами и посмотрела Бубе в глаза:
Я отвечу тебе вопросом: руководствуясь такими взглядами, когда почувствуешь естественную потребность, а тебя спросят в салоне, куда ты идешь, объявишь?
Я скажу, что иду помыть руки. Это и так все понимают.
Так зачем же эта игра? Все понимают и все лгут? Дорогая девочка, подумай, что и те другие вопросы раньше люди также хорошо понимали. И то, что ты называешь притворством, игрой, лицемерием, было определенным уровнем приятельской культуры и культуры вообще. Называть вещи своими именами не является простотой. Существуют некрасивые, несимпатичные или вульгарные вещи, и мы вовсе о них не забываем потому, что не говорим о них