Я думаю иначе, задумчиво отозвалась Ванда. Бернард не ошибается. Разве лишь в том, что выбор значительно, несравненно шире. А кроме того, Марьян не меняет клеток на полоски и так далее. Просто у него все его внутри.
Безграничность бесцветности, выдавил из себя Шавловский.
Не совсем, свела в задумчивости брови Ванда. Это бесцветность хрусталика или, скорее, кристалла. Кристалл остается бесцветным, но на свету дает почти такие же цвета, как радуга, это значит почти все существующие цвета. Я не утверждаю, что Марьян обладает прямолинейностью кристалла. Наоборот, это кристалл с неправильным и осложненным строением, но как раз это и представляет интерес.
Щедронь, опершись на спинку стула, громко и неприятно рассмеялся. Видно было, что это стоило ему больших усилий; у него даже вены вздулись на висках. Это был неискренний смех.
В чем дело? обратился к нему Шавловский.
Абсурд, сплошной вздор, замахал руками Щедронь. Поразительно, с каким легкомыслием уважаемые интеллектуалы жонглируют научными терминами, абсолютно их не понимая!
Неточно выразилась? безмятежно спросила Ванда.
Неточно?! Боже упаси! Ты выразилась бессмысленно!
Пан Станислав, инстинктивно откликнулась Анна, но он даже не обратил на это внимания.
Кристалл со сложным строением! кричал он. Не следует ли за это сажать в тюрьму?! Кристалл на свету, моя дорогая, не дает никаких цветов! Цвета дает красильщик! Черт возьми, кристалл рассеивает свет! И эта знакомая фраза «почти все цвета»! Ха ха ха Почти такие, как радуга! А кроме этого, прямолинейный, осложненный! Вот это да! И у вас так все. Хаос воображения, хаос понятий и обычная бессовестность! Да, да, бессовестность, потому что нужно не иметь и тени стыда, чтобы употреблять слова, которые не понимаешь. Вот ваш интеллектуализм!
Почему «ваш»? перебила Ванда.
Значит твой, в бешенстве поправился Щедронь, твой интеллектуализм. Оперирование фальшивыми понятиями. Это так, как если бы кто-то, не зная орфографии, хотел писать статьи. Скажите же вы сами, пан Дзевановский, прав я или нет?
Трудно здесь дать категорический ответ, подумав, начал Дзевановский.
Разумеется, едко рассмеялся Шавловский, категоричность не для вас.
Однако?! настаивал Щедронь.
Принципиально у вас есть основания: изъясняться следовало бы точными выражениями. Однако, если мы понимаем все равно Точность была бы, наверное, балластом
Для женского разума, вставил Щедронь.
Балластом, без которого можно обойтись, если
При чем здесь женский или мужской? протестовал Шавловский.
Если признаем в нашей речи определенные сокращения, закончил Дзевановский.
Учтите, поднял вверх палец Щедронь, женщины рассадники произвола как в терминологии, так и в логике. Все, что они делают, нечленораздельно. Пан Дзевановский! Приведите какой-нибудь пример, ну хотя бы последнее высказывание Ванды.
Дзевановский скривился:
Квалифицируя обсуждаемый предмет столь досконально, вы не оставляете места для дискуссии.
Так значит «высказывание» удовлетворяет вас?.. Следовательно, нужно извлечь из этого основные элементы, разведать пути, по которым пришли к такому виду метафор. Это как раз наиболее характерно, наиболее типично для женщин. Если бы я был психиатром
Анна взглянула на часы. Уже было очень поздно, и к тому же она осталась без ужина. Она посмотрела на Шавловского, который откровенно зевал, чтобы проигнорировать оратора, закрывая
ладонью рот. Ванда сидела неподвижно, вглядываясь в кончики пальцев. Это было едва уловимо, и Анна ничем не сумела бы обосновать свое впечатление, но ей казалось, что Ванда как бы наслаждается тем, что говорил ее муж, находит нечто приятное в звучании его голоса, резких и зачастую грубых слов, которыми он характеризовал ее. И все это в присутствии Дзевановского, который Ванду очень интересовал. Щедронь говорил о женщине вообще, но Анна не сомневалась, что все это относится исключительно к Ванде.
Наконец подали ужин. На пути в столовую Ванда спросила вполголоса:
Не скучаешь, Аннушка?
Ничуть, не совсем искренне ответила Анна. Удивляюсь только, что Станислав разговаривает с тобой в таком тоне в присутствии чужих людей.
Ах, дорогая моя, это его обычай. По отношению к каждому мужчине, которого он считает моим любовником, он ведет себя таким образом, стараясь убедить его в моей никчемности. По всей вероятности, верит в целесообразность этого метода.
И ты соглашаешься с этим?!
Я? Мне это совершенно безразлично.
За ужином, который как оказалось из замечаний служанки был принесен из ресторана, Щедронь не переставал убеждать Дзевановского, что Ванда смесь проворства и чудачества. Ванда прислушивалась к этим выводам. Анна же вынуждена была слушать Шавловского, который развлекал ее рассказами о себе, своей общественной деятельности, о своих книгах. При том он ел крайне неэстетично: чавкал, ковырял ногтями в зубах, накладывал себе огромные порции. Анна с облегчением вздохнула, когда наконец можно было встать из-за стола.
Шавловский ушел сразу же после ужина. Вскоре и Дзевановский начал прощаться, после чего встала и Анна. Щедрони не задерживали их, только Ванда полушепотом обменялась несколькими словами с Дзевановским.