Он сбежал со стены по вырубленной лестнице, путаясь в полах подрясника, замер у колодезного сруба, сотый раз оглядываясь вокруг и запоминая приметы, заглянул внутрь, словно там, на дне черного зева, можно было найти ответ на вопрос, как вернуться из прошлого в будущее. Криничное око с проблесками водной глади равнодушно воззрилось на писаря. Вид живительного источника был столь спокойным и умиротворяющим, нарочито невозмутимым среди людской суеты и общей тревожной сумятицы, что юноша стукнул по бревну кулаком, крикнув в смоляное пространство:
Подумаешь, надыменъ(*) какой выискался! Вот закопают тебя и никто не найдет, коли я тут застряну!
Чего орёшь, как скаженный, раздалось над ухом звонко и насмешливо, али день не задался?
Ивашка отпрянул от студенца, окинул недовольным взглядом нарушителя своих тоскливых мыслей.
Рядом стоял тот самый отрок, которого он увидел первым, оказавшись в прошлом. Однако на этот раз Юрко совсем не был похож на скромного послушника из монастырской библиотеки. Иссиня-черные волосы на прямой пробор, схваченные серебристым очельем, так же непокорно топорщились, закрывая прячущиеся под чёлку брови, а из под них на Ивашку смотрели те же проникновенные, широко раскрытые синие, но ставшие дерзкими глаза. Более взгляда удивило писаря одеяние Георгия. Грудь юноши прикрывал зерцальный доспех, а руки опирались на тщательно и любовно отполированное древко добротного копья, частично скрытого под полой чернецкой накидки.
День не задался? повторил Юрко свой вопрос, не дождавшись ответа.
Не поталанило(**), согласился писарь, поворачиваясь спиной к студенцу, аж выть хочется
Тоска смертный грех, произнес чернецкий ратник без какой-либо тени осуждения, как если бы сообщил, что снег белый или сажа черная.
Да знаю я, отмахнулся Ивашка, а что толку? Как быть, когда так плохо, аж невмочь, и не знаешь что делать?
Коли не знаешь, что делать, найди того, кому хуже, чем тебе и помоги ему, Юрко протянул руку писарю и сжал так, что по коже побежали мурашки. Держи выше нос и уповай, что всё удастся. Мы получаем
от неба то, во что веруем. Убеждаем себя, что жизнь прекрасна и она будет таковой. Думаем, что она ужасна и страдаем от невзгод. Полагаем, что выхода нет, и не находим. Жаждущий успеха сам творит его. Жди счастья оно уже на пути к тебе! Наша вера создает нашу явь.
От услышанного бессильно стиснутые кулаки Ивана разжались, а рот растянулся в широкой улыбке.
Ох силён ты, брат Георгий, словеса складывать, цокнул языком Ивашка, будучи сам охоч до благоглаголения, с тобой разговориться, что мёду напиться. Нешто вас беседам умным учат поболе дела ратного?
Всего хватает, улыбнулся в ответ чернецкий воин, слово тоже оружие. Там, где руки поборют одного, речь ладная с тысячей справится
И часто тебе доводилось? не удержался от ехидства Ивашка.
Что?
С тысячей совладать?
Нет, покачал головой Юрко, слово Божье слышат не все и не всегда
А может там, где не хватает Божьего слова, можно и бранное пользовать?
Так бранное слово тоже Божье, только придумано для поля брани. В бою оно помогает, а в миру разрушает, ибо
Ибо всё хорошо к месту?
Точно!
Они вместе отошли от студенца.
Ты тоже в поход собрался? поинтересовался писарь, зачарованно глядя на ладные доспехи чернецкого ратника.
Игумен покликал явиться оружно. Дальше как Господь пошлёт. А ты? Со мной подашься али так и будешь на колодезь глазеть?
Но меня-то преподобный не звал. С чего ты взял, что он захочет меня видеть? уперся Ивашка, останавливаясь посреди дороги.
Ты же был на утренней литургии и слышал, как настоятель просил о помощи Всевышнего? Значит надо идти и помогать, а не ждать, когда твоё имя вспомнят.
Игумен просил о помощи Господа нашего!
Странный ты человече, Юрко еле заметно фыркнул, грамотный вроде, книги богословские читаешь, а того не знаешь, что человек, взывая к Господу нашему, всегда ждёт помощи и от простых смертных. Вот вспомни! Просишь у Бога милости, а приходит к тебе купец и платит пятиалтынный за работу, алкаешь любви, а встречаешь земную девицу, бросающую на тебя игривый взгляд. Разве не так?
Юрко улыбнулся, похлопал Ивашку по плечу и направился к заметной толпе, обступившей скромную келью игумена. Черный плащ за спиной Георгия, сливаясь с темными прядями, ниспадающими на капюшон, вздрагивал, разлетался по сторонам, парусил на ветру, не желая опускаться долу, и казалось, ратоборец вот-вот сделает еще один шаг, оттолкнется от грешной земли и взлетит Полюбовавшись статью юного воина, Ивашка бросился вслед за ним, вознамерившись с пристрастием расспросить, откуда ему известно про купца Переславльского, щедро одарившего писаря в свое время звонкой монетой, и про Дуняшу.
* * *
Игумен Троицкой обители Сергий Радонежский сидел на просторной сосновой лавке, опершись спиной о сруб и положив обе руки на стоящий перед ним посох, выслушивая страждущих и скорбящих. Со всех сторон вокруг него двигалась череда монастырских служек в черных монашеских рясах, мастеровых в грубых домотканых куртках и кожаных передниках, крестьян в серых армяках. Среди разночинной толпы простолюдинов выделялось богатым одеянием несколько купцов. Все смиренно стояли в очереди, и только за её пределами людская масса непрерывно двигалась, толкалась и гомонила. Казалось, что в этом шуме невозможно ничего услышать и понять. Однако преподобный не испытывал ни малейшей неловкости. Он сосредоточенно смотрел в лицо каждому, участливо внимал, что-то еле слышно говорил, незаметно кивал или качал головой, снова выслушивал и крестил на прощание, погружаясь на несколько секунд в состояние полной отрешённости и безучастности, пока не подходил следующий.