Знаешь эту женщину? спросила Ма, перехватив его взгляд, направленный на Варвару.
Это моя сестра, коротко ответил Ингвар и развернулся, оставляя Варвару и ее кавалера за спиной.
Вот это фокус! засмеялась пьяноватая пигалица, проскальзывая под его рукой. Мой брат танцует с твоей сестрой!
А кто у нас брат? спросил тогда Бармин, чувствуя, как успокаивается сердце. Он слишком сильно любил Варвару и знал, что это взаимно. Так что ревновать ее к другому было попросту глупо.
Михаил фон Берге.
Барон? уточнил Бармин, выучивший наизусть списки всех главных игроков.
Да! подтвердила девушка.
А ты, значит,
Мария Юлия фон Берге?
Мне больше нравится Ма ЭфБэ.
Эф, как фон, засмеялся Ингвар, а Бэ, как Берге?
Не смейся! запротестовала девушка. Надо мной смеяться нельзя! Мы карелы, знаешь, какие опасные в бою?
Ваши земли где-то севернее Выборга? припомнил Бармин карту Северо-Запада и легенду к ней. Действительно Карелия. Лет сто назад вы были бы моими ленниками .
Ты Менгден? поняла, наконец, Мария Юлия. Ну нечего себе! Так это меня за задницу сам Менгден держал, великий и ужасный?
Великий размерами? хохотнул Ингвар. А про ваш зад, баронесса, вы сами меня попросили.
Пока трепались, музыка прекратилась, и, взяв Ма за руку, Бармин повел ее знакомиться с сестрой и кузиной. Ему не трудно, а ребенок счастлив!
Двадцать четвертое июля 1983 года
Побывав на Малом приеме в Летнем дворце в Ливадии, Бармин думал, что все уже видел и все превзошел. Не тут-то было! Большой летний бал в Новгороде оттого и называется большим, что среди приглашенных немудрено затеряться. Две с половиной тысячи гостей это как? А так, что Зимний дворец, построенный еще в XVIII веке на территории Новгородского кремля и частично перестроенный в угоду изменившимся обстоятельствам в начале XX, поистине огромен. Когда-то давно, хотя и неоднократно, Бармин бывал и в Зимнем дворце в Петербурге и в Екатерининском дворце в Царском селе. Так вот двухсветный бальный зал в Царскосельском дворце, это он помнил точно, имел площадь 800 квадратных метров, а здесь бальный зал простирался на 2400 квадратных метров. Почти половина футбольного поля, застеленного наборным паркетом, под расписным купольным потолком, взметнувшемся на высоту трех этажей. И огромные окна, как и в Царскосельском дворце, перемежающиеся зеркалами, по обеим сторонам зала, высотой в два этажа от пола и до опоясывающей зал галереи, и еще на четыре метра уже на уровне самой галереи. Красиво. Можно даже сказать, роскошно. Огромные хрустальные люстры, белый мрамор колонн, инкрустированных арабесками из позолоченной бронзы. В общем, и не захочешь, но вынужден будешь признать «это империя, сынок». И Бармин, следует сказать, неожиданно даже для себя любимого оказался на этом балу гвоздем программы.
Подходили многие, не жеманясь, представлялись сами, жали руку и говорили вежливые слова, содержащие многие намеки на множество разнообразных обстоятельств. И, разумеется, приглашали в гости: здесь, в Новгороде, «вот прямо на днях», в Пскове и Риге, Ниене и Гельсингфорсе тогда, «когда сможете. Будем рады в любое время». Особенно выделялись в этом смысле западники, вербовавшие его в друзья, союзники, «подельники и собутыльники», но подошли познакомиться и некоторые восточники. У этих был свой интерес. В основном экономический, но без политики тоже дело не обошлось. Впрочем, справедливости ради, следовало признать, не меньше было ненавидящих взглядов. Много направленной на него злобы, зависти и неприкрытой ненависти, и это при том, что Бармин никому ничего дурного сделать в этом мире пока не успел. Не было ни причины, хотя месть за отца и деда может считаться более, чем серьезной причиной, ни желания, ни времени. О средствах, вообще, стоило бы умолчать. И тем не менее, тех, кто его ненавидел, было в этом зале никак не меньше, чем тех, кто ему благоволил. Были, правда, еще и такие, кому было просто любопытно. Не было только равнодушных, и это, при таком-то стечении народа, впечатляло по-настоящему.
Однако бал это, прежде всего бал, так что Бармин танцевал. Партнерш, и не без умысла и ни разу не в простоте, ему подыскивали его же невесты, с которыми он тоже, разумеется танцевал. Они же подводили его к тем из своих родичей и знакомцев, с кем Ингвару следовало познакомиться, а то и подружиться. Так что, Бармин на балу не отдыхал, а тяжело работал, и не он один. Вся их маленькая недосемья трудилась в поте лица, создавая основу будущего благополучия. И единственные люди, кто не пошел с Барминым на контакт, несмотря даже на немалые усилия князя Северского, это император, две его супруги и четверо взрослых принцев и принцесс. Не любили Менгдена в императорской семье, и это наводило на определенные мысли. Если все обстоит настолько скверно, отчего князь Северский не поддерживает своего родного брата? По факту, это могло ничего не значить, личные мотивы, семейная ссора или еще что-нибудь в этом роде, но могло означать и назревающий раскол в правящей верхушке. Но, в любом случае, это было нечто такое,