Ясютин вспомнил слухи, статьи в газетах о финансовом крахе этой осенью многочисленных банкирских домов и торговых компаний Гамбурга. Пожар разорений
и банкротств быстро перекинулся на другие города и банки. И многие сравнивали нынешний случай со знаменитым крахом Компании Южных морей. Не пришло ли кому-нибудь в голову, что монета уже не поможет спасти положение, а раз так, то не лучше ли её прибрать к рукам?
Морские крушения удобное средство, чтобы замести следы, произнес он вслух.
Вот и я о том же, сэр, оживился Мартин. И я о том же. В наших краях надуть казну всегда считалось удалью.
Вот как?
Да. Мальчишками, помню, мы зарабатывали на воробьях.
На воробьях?
Ха-ха, именно! Фермеры и приходские священники платили по фартингу за каждого убитого воробья, потому что они, знаете ли, поедают урожай. Но воробьев не хватало и мы выдавали за них других птиц. Были среди нас и настоящие мастера, которые подтачивали клювы и красили птичьи головы, делая их похожими на воробьиные. Парням бы банковские бумаги подделывать. Другие, бесталанные, выкапывали по ночам ранее сданных птиц. Эх
Моряк вспомнил старые времена и чуть слезу не пустил. Пришел Тим.
Я уже утомился ждать, сказал Ясютин.
Дело касается русского госпиталя, что у нас здесь завелся.
Вот как? Это из-за него сюда направился Воронцов?
Кто?
Это русский министр в Лондоне. Мы встретили его по дороге, в Норидже.
А! Да. Ему было бы неплохо наведаться у своим и снабдить бедолаг деньгами.
Наверное этим он и собирается заняться. Так что не так с госпиталем?
Пойдемте, покажу, предложил Тим.
Ясютин про себя чертыхнулся, но отправился следом. Билли Адамс отправился с ним. Парни интриговали. А Ясютину было не до веселья.
Причин для веселья стало ещё меньше, когда Тим провел его по тесному роу, что начинался от «Якоря», и впустил в крохотный домик. Комната на втором этаже больше напоминала орудийную палубу корабля, чем городское жилище. Большая кровать с балдахином выглядела чуждым элементом обстановки. Узкий из двух досок стол занимал середину, всюду висели морские гамаки, в которых покачивались тела.
Кто это? спросил изумленный Ясютин.
Русские гренадеры, ответил с Тим и скорчил довольную победную рожу.
С прибытием хозяина и гостей, тела спустились на палубу. То есть, конечно, на пол. Гамаки свернули. Стало просторнее в воздухе и теснее внизу. Обитатели комнаты были одеты в исподнее, парусиновые рубахи и вязанные серые фуфайки, состоящие казалось из одних дыр. Босые ноги, остриженные головы. Две дюжины глаз смотрели на Ясютина отчасти со страхом, отчасти с вызовом, отчасти с надеждой.
Что ни говорите, мистер Ясютин, а голодный солдат совсем не то, что солдат сытый, философски заметил Тим. Вот даже те сухопутные неумехи, которых насильно забрали на королевский флот, не спешат бежать с корабля. А почему?
Потому что их повесят на рее за дезертирство, предположил Ясютин, хотя не имел ни малейшего желания рассуждать на отвлеченные темы.
Есть такое. Но не только это. И не только незнание чужой страны.
И что же тогда?
Камбуз! Тим торжествующе поднял указательный палец. Камбуз привязывает людей к кораблю куда крепче строгих морских уложений. Ты оторван от дома, но три раза в день получаешь там пищу, а вдобавок тебе дают ром и табак.
И?
Однако, в госпитале бедолаг почти не кормят ну и вот
Вы устроили им побег? догадался Ясютин.
У офицеров ваших дела обстоят ещё хуже, сказал Тим. Им приходилось питаться из солдатского котла не имея ни пенни на личные расходы. Но сманивать офицеров, мы, понятно не могли.
Да, не все желали пережить еще один ужас вроде сражений в Голландии. Многие с удовольствием бы променяли солдатскую жизнь на вольную. Но возможные проблемы со стороны русских или англичан заставили Ясютина похолодеть. И как назло он накануне встретился с Воронцовым. Теперь не откажешься, что посещал Ярмут.
Назовись, сказал Кен ткнув пальцем в мужичка, который был ниже ростом и старше годами, чем все остальные.
Иванов. Фурлейт гренадерского Эмме полка, ответил тот.
Эмме? переспросил Ясютин.
Павловский гренадерский, но по шефу зовут теперь Эмме, пояснил один из молодых рослых парней.
Все кроме одного из госпиталя, добавил на английском Кен. Моряк, вон тот, сиганул за борт с «Европы», когда та стояла на рейде. Она чаще других русских кораблей сюда заходила, все лето эти воды крейсировала. И наши, конечно, поставляли на борт продукты и воду. Так что прослышали на корабле о «русских» в городе. Не один этот сбежал, но нас найти смог только он. Второй матрос вместе с армейскими в госпиталь попал. Уже оттуда вместе бежали.
Тут были гренадеры, но больше мушкетеры, один барабанщик,
совсем ещё мальчишка и два матроса.
И что мне прикажете с ними делать? спросил Ясютин у Кена.
Думаю, их надо как-то переправить в Викторию.
Предложение имело смысл. Негласно Тропинин отдавал преимущество выходцам из России. Он говорил, что для плавильного котла доля русских должна быть значительной. И хотя сам всегда утверждал, что любого индейца можно сделать русским, воспитывая с младых лет, но также говорил и то, что с индейцем в Европе никто на равных говорить не станет. Да, туземных вождей могут обхаживать и вылизывать, но частью своего мира не сделают. А тихоокеанцам жуть как хотелось стать равными именно европейскому миру.