Все вокруг закрутилось, и в кажущемся хаосе любой военный человек был способен разобрать каждое слаженное действие. Все знали свое место и свою работу. Подобные телодвижения могли казаться лишними, но инспекторы уже должны видеть, как мы можем работать, поэтому и была организована показуха.
Через десять минут мы уже были готовы к отражению практически любой опасности, численно сопоставимой с нами. Выскочившие из пролеска конные, резко остановились. В их рядах началось шевеление и через пару минут в сторону нашего обоза выдвинулись три воина.
Сам поедешь, али мне? спросил подошедший Нечай.
Аще тысяцкого Любомира зови, сказал я.
Правильно было бы ехать навстречу и мне и главам двух княжих инспекций, а тысяцкий Любомир возглавлял воинскую.
Это та сотня, что к тебе послали, Нечай рассмотрел в приближающихся ратниках знакомых.
Я же не знал этих людей. Главного
щеголя, которого сейчас я с большим удовольствием прирежу, после индульгенции князя, не было.
По здорову ли, Нечай Курятович, и ты тысяцкий великого князя Любомир Димитрович? спросил один из ратников.
По здорову ратник, ответил Нечай. Видимо, именно этот плюгавенький человек, ближний великого князя у всех собравшихся пользовался особым уважением, раз приветствие начали именно с него.
Дальше десятникам обстоятельно сообщили о воли великого князя и предложили присоединиться к нашему обозу. Сотне предписывалось идти жить в Унжу и там служить под моим началом. Сотник же после общения с Филиппом и закономерного проигрыша в поединке с полковником воинской школы ушел в неизвестном направлении. Тем более, что сотня, наконец, и решила идти к князю на поклон. Поэтому решение Ярослава их обрадовало, особенно после того, как я подтвердил, что и семьи служивых так же могут переселяться. Половина десятников, как стало известно позже, были женаты.
Вся дорога домой заняла ровно вдвое больше времени, чем когда я спешил к князю, но когда едешь с легким сердцем и с верой в будущее, дорога кажется отдыхом и спешить некуда.
Встреча в усадьбе, куда я приехал сразу после обеда у посадника Унжи Гаврилы, была бурная.
Любы мой, я твоя, прости за обиды, любы, любы, причитала Божана, целуя мои щеки, губы, руки. Она выбежала из дома в одном сарафане с непокрытой головой, как только услышала крики о возращении боярина.
Я стоял ошарашенный встречей и не мог ничего сказать. Мысли роились в голове, но никак не складывались в слова и предложения.
Добро, любая, все добро. Великий князь зело мудрый, смог выдавить из себя, наконец, слова.
Той тать, сотник тот, вон баял, что тебя князь живота лишит, також вон снасильничать мя хотел, быстро выдала информацию Божана и закрыла ладонью рот.
Мое лицо начало наливаться кровью, сейчас был готов убить и Филиппа, за то, что он отпустил гниду лощёную и позволил тому прикасаться к моей моей женщине!
Филипп, истошно заорал я.
Не гневайся на Филиппа, любы, вон того татя и порубил, персты йому отрубил. А ратники йего сотни, прознав про то, сами дюже крепко побили сотника и тот у лес биты ушел. Прости! Божана рухнула на колени.
Встань, Божана! Ты говорила, кабы рынд у усадьбе не было, токмо зараз я не стану боле тебя слушать, в усадьбе будут два десятка ратников и боле никто не придет до тя, грозно, без малейшего намека на дискуссию, сказал я.
Божане не нравилось присутствие чужих мужчин в доме, и в начале зимы она упросила меня отправить охрану. Жене нравилось ходить с непокрытой головой и в той одежде, что она сочтет нужным, а не в церемониальной. Я к этому относился даже благосклонно официоза между любящими людьми не приемлю. Вот только другие люди могут и разные слухи пустить о распутстве боярыни. Сейчас же я думал, как полностью закрыть периметр усадьбы, без доступа в дом. Так и Божане дискомфорта не будет и охрана останется.
Я начал успокаиваться после рассказа про оскотинившегося сотника. Филипп его отпустил вместе с другими ратниками, как и договаривались, через два дня после нашего отъезда. Вот только из Речного, где и держали посыльных, они отправились не в сторону Владимира, а в мою усадьбу. Якобы для того, чтобы что-то важное сказать. Ратники сотника Лотаря уже тогда стали роптать. Филипп же не оставил без внимания отряд в сотню мечей и следил издали за их действиями. Когда же он увидел, что сотник направился в усадьбу, пришпорил коня, но Лотарь был уже в доме. Два десятка сопровождения из воинской школы взяли на прицел арбалетов владимирскую сотню, но и те ничего не предпринимали. Филипп же вбежал в дом и увидел, как Лотарь держится за расцарапанную щеку. Поединка не было, Филипп быстро отсек два пальца на правой руке несостоявшемуся насильнику, потом вытащил его во двор и представил сотне. Тогда десятники еще ногами попинали его, но Лотарь исхитрился вырваться, сесть на коня и ускакать. Преследовать его никто не стал. А не рассказывали о происшедшем встреченные по пути ратники потому, как была договоренность с Филиппом, который их запугал моим взрывным характером.
«И когда я был взрывным то?» подумал я.