Когда жить уже не хочется...
Когда жить уже не хочется...
- Мама, мамочка! - раздаётся звонкий голосок рядом. Меня теребит кто-то за руку. Я опускаю взгляд и вижу маленькое лохматое чумазое существо, отдалённо похожее на девочку лет пяти. - Мамочка, я кушать хочу, - просит она, умоляюще глядя на меня своими голубыми глазками.
Невольно от жалости сжимается сердце. Спина продолжает ныть, и я стараюсь чуть пошевелиться.
- Мамочка, у меня животик болит, - раздаётся второй чуть хриплый голосок с другого бока.
На этот раз я вижу мальчика чуть младше девочки, тоже лохматого и чумазого, с такими же голубыми глазками и очень похожего на свою сестрёнку.
Слёзы сами наворачиваются на глаза. Я прижимаю два маленьких комочка к себе, и чувствую, как они в ответ тоже меня обнимают и гладят. Нежность разливается вкупе с любовью к этим существам в моей душе, я понимаю, что хочу жить, жить ради них. И понимаю, что деток надо накормить - они давно не ели.
- Я что-нибудь придумаю, мои дорогие, - отстраняюсь от них, стараясь увидеть понимание в их глазках. Они согласно кивают.
Осматриваю окрестности: за полем где-то вдалеке виднеется дымок. Нам надо туда, к людям.
- Вы можете идти? - спрашиваю их.
- Да! - бодро говорит сынишка. А дочурка молча кивает и цепляется за мою руку, тоже готовая к путешествию. Мои малыши! Как же я люблю вас! Я стараюсь подняться на ноги, что удаётся далеко не сразу.
А потом мы, пошатываясь, все втроём идём в нужную сторону.
*****
На деле это оказался трактир. Было боязно туда соваться, в виду сложившегося места разврата, но выхода другого я не видела. Мы шли несколько километров, при том, что силёнок у деток почти не было. Их я оставила на конюшне, от которой даже не веяло слишком уж навозом, а ощущались запахи свежего сена, и велела не высовываться малышам, ведь от этого зависит их благополучие, а иначе их в лучшем случае выпорют, а в худшем - даже не знаю, что сделают. Сама же пошла устраиваться на работу.
Внутри царил полумрак, хотя в общем зале было несколько окон. Было жарко и душно, летали мухи, ведь двери были настежь открыты. Сразу у входа был огромный зал, столов на двадцать, с длинными лавками, умещающих не меньше восьми человек за каждый стол.
И никакого украшения общего зала. Голые стены, голые полы, разве что пока ещё относительно чистые и мокрые, ведь их намывала какая-то довольно симпатичная девушка. Я спросила у неё, как найти хозяина. Она скривилась, когда я прошла на-цыпочках по свежевымытому полу, оставляя за собой пятна грязи. Блин! Так я наживу себе врага. Но сейчас не это было важно.
Хозяин оказался тучным мужчиной лет сорока, он брезгливо окинул меня взглядом, и, велев сперва отмыться,
предложил мне место подавальщицы. Поначалу всё шло хорошо, уставала разве что сильно, ведь приходилось не только разносить еду посетителям, но и полы мыть, и посуду, и ещё по мелочи - прибрать за клиентами, перестелить постель и прочее-прочее-прочее, что я старалась успевать делать сразу, пока новые не пожаловали, чтобы не зажали где-то в углу.
Платили едой, зато малыши не были голодны. Сынишка перестал жаловаться на животик. Деткам тоже иногда приносила работу - они перебирали крупу, чем существенно облегчали мне жизнь, ведь сидеть ещё и ночами я бы просто не смогла.
А однажды один клиент долго на меня смотрел. Нет, не плотоядным взглядом, но изучающе.
- Вы что-то ещё хотели заказать? - спросила его.
- Да, подходи через час ко мне в третью горницу.
По спине пробежался холодок, но я кивнула. Выбирать особо было не из чего. Это не жизнь, а лишь существование. Я так долго не протяну. Кормят плохо, а за работу за любую хватаюсь. А ведь большую часть еды я отдаю деткам. Они интересуются, кушаю ли сама. Кушаю - объедки, что успеваю похватать перед мытьём посуды, хотя хозяин большую часть отдаёт свиньям - для них не жалко. Но малышам же этого не скажешь, а то ведь от себя оторвут заработанный мною хлеб. А приносить им объедки я не решаюсь, всё же после кого-то есть... разве что совсем нетронутые куски
мяса или зелени, ведь не одним же хлебом питаться, хотя такое бывает очень редко.
Поэтому вечером, отдав им сегодняшнюю плату и велев сидеть тихо, я отправилась с последней порцией еды для клиента наверх, где жили постояльцы. Осторожно постучалась в третью горенку.
Почти сразу дверь отворилась, словно меня поджидали.
Страшно. Уже жалела, что пришла. Но отступать поздно. Нужно хотя бы выслушать предложение. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями и стараясь отогнать тревогу.
- У меня деловое предложение. Присаживайтесь! - сказал мужчина с сединою в волосах, показывая на стул возле стола, на который поставил керосиновую лампу. Он выглядел солидно, и не было алчного блеска в глазах. Значит, не в похоти дело. Это малость успокаивало.
Горенка была обычной, как и все остальные. На удивление - чистой. А ведь клиенты разные попадаются, многие просто ведут себя как свиньи или даже мебель ломают. Не говоря уж о том, что к некоторым подавальщицам пристаёт всякое отребье. Хотя они не всегда против, ведь частенько чаевые перепадают, а за некоторых так дерутся даже. Тут я всегда радовалась, что фигура у меня не выделяющаяся - худая да груди нет. И лицо простое, разве что голубые глаза, правда, бледнее, чем у малышни.