Но в одном месте поляна не тронута. На ней, у края овражка, примостилась семейка молодых сосен и рядом с ними невысокий красный обелиск. Чья же это могила? Может, похоронили кого-то из моих друзей танкистов?
Подхожу могила совсем свежая. Кажется, земля еще не остыла. В обелиск вделана фотография. Незнакомый мальчишка в комбинезоне, смеется. И ни тени тревоги на лице. Гвоздем выжжено:
«Гвардии младший лейтенант Кувшинов Василий Степанович».
У штабной машины стоял майор Глотюк и посвистывал поджидал меня.
Где это вы изволите шататься, товарищ гвардии старший лейтенант? Давайте документы.
Говорил он громовым голосом привычка распоряжаться. И лицо у него волевое крупный нос и широкий рот. А вот усы жиденькие, вразлет, как крылья у стрекозы.
Я отдаю ему свое предписание и ожидаю, что он скажет. Но он ничего не говорит, глядит куда-то в сторону. Потом стал расхаживать у машины, а писаря в это время грузят в кузов какие-то ящики. Ходит он степенно, ставя ногу на всю ступню, как на параде. У него длинные ноги и короткое туловище. Поэтому в шинели он выглядит щеголем.
Он о чем-то думает. На лбу складками сбежались морщины.
Вы завтракали, Михалев? Идите на кухню, перехватите чего-нибудь, успеете.
Когда я вернулся, он подвел меня к трофейной машине грузовику, у которого был очень широкий и высокий крытый кузов лягушачьей окраски зеленый, с разводами.
Вот на этой колымаге вы и поедете. В кабине, за старшего. Бывший личный салон немецкого оберста! Отвечаешь за нее головой. И он почти дружески улыбнулся.
Слушаюсь!
3
Я соскакиваю с подножки и иду пешком. Спрашиваю у шофера.
Что там у тебя в кузове? Может, снаряды?
Пустой. Кроме двух коек, ничего нет. Вчера она легче шла. А сегодня я ее первосортным бензином заправил. А для нее достаточно было и керосина.
Шофер молодой солдат. Был тоже на боевой машине, но сгорела, посадили за баранку.
Водит он лихо, с ухваткой танкиста, под гору пускает отчаянно, мне приходится сдерживать его.
Откуда-то сверху наискосок обрушивается на нас вой и грохот. Тра-тра! будто алмазом режет стекло «мессершмитт» или «фокке-вульф», кто их тут разберет. И мы оказались как раз на перевале. Машина покатилась вниз, я отстал, бегу следом, но догнать не могу. Вдруг вижу: колымага уже в кювете, какой-то неведомой силой ее вновь выносит на дорогу, она подпрыгивает и становится на все четыре колеса. И теперь не один, а два самолета идут нам навстречу на бреющем, бьют из пулеметов мимо! Я падаю в канаву, там еще снег, под ним вода. Локти и коленки промокли.
Колонна далеко впереди. Глотюк не зря поставил нас замыкающими, видимо, знал, что колымага на подъемах отстает, да и мишень такая приманивает!
И опять подъем. Мне уже надоело бегать. Сажусь в кабину. Ну и техника! Душа из нее вон, пусть тянет! Подожгли бы скорее. Но она как завороженная, эта колымага, кузов изрешечен, но не горит. Мотор уже не звенит, а пищит. Шофер просит меня свернуть для него папироску. Сворачиваю, прикуриваю и подаю.
Тебя как звать?
Гвардии рядовой Чернов. Дима. Из Горловки.
Появились самолеты.
Трри-трри
Звук такой, будто над твоей головой рвут портянки. Это немецкие скорострельные пушки.
Гух!
На обочине дороги вырастает черный куст. Колымага проносится мимо него. Я только теперь замечаю, что впереди горят какие-то машины и «мессеры» крутят в небе чертово колесо. Бьют наши автоматические зенитки: тяв-тяв-тяв!
У переправы колонна остановилась. Речушка мелкая, но берега болотистые, а мост разбомблен. Машины застряли в трясине, некоторые горят. Солдаты бросают на них землю, льют воду.
Начальник штаба машет нам рукой издали: не подъезжайте, мол, близко, сверните в сторону. Мы заезжаем под сосны. Дима выходит из кабины, осматривает колымагу, толкает сапогом колеса:
Огнеупорная!
На ней пробоин стало еще больше. А не загорелась.
Везучая, говорю я.
Ее ожидает свое прямое попадание бомбы! смеется Дима.
Я несколько дней не расставался с колымагой. Корпус все время в движении: путаем карты противнику. То появимся на границе Смоленщины и Белоруссии, у самого переднего края, то опять отойдем в тыл. Но где-то должны нанести удар.
Мне надоело быть в роли пассажира, я сказал начальнику штаба, что ухожу в роту.
Сбега́ешь? А ведь все равно ко мне вернешься. Кто будет писать приказ о твоем назначении? Начальник штаба. А у него память хорошая.
Он шутит, но все действительно будет так, как он говорит. Сколько бы я, строевой офицер, ни находился в подчинении у замполита майора Нефедова, а вернусь к Глотюку.
Не хочется мне без дела быть, товарищ гвардии майор.
Хорошо. Пойдешь сегодня дежурным по штабу.
Но я и так давно уже превратился в постоянного дежурного. Вечно на побегушках. «Михалев, позови того. Михалев, отнеси это». И я все делал не за страх, а за совесть. Начальник штаба оценил мое усердие.
Не горюй, Михалев, получишь танковый взвод в первую очередь. Как только кто-нибудь из взводных выйдет из строя.
4
За стенкой кричит Дима, зовет меня.
Товарищ гвардии старший лейтенант! Идите сюда. Такие апартаменты отыскал, что ахнете! Мне не верится.