Пока я говорю, Шику, не мигая, смотрит на мои губы.
Я буду ждать, сдавленно шепчет он, и весь расслабляется, будто внезапно обессилев.
С облегчением выдыхаю. Голова ноет, и рана чешется под повязкой. Из Вериной избы выскакивает Танюшка, в расстегнутой куртке, растрепанная.
Дан, Дан! кричит она. О чем тебе говорил папа? Надеюсь, он не отправляет тебя снова за тридевять земель?
Вот так скромница! Недавно боялась глаза поднять, а теперь уже ведет себя, как ревнивая жена при гулящем муже. Мне становится неловко, будто я чем-то обязан и не могу вернуть долг.
Нет, Сергей всего лишь показал мне план фортификации.
Если ты ничем не занят, пойдем к Матвеичу вечером, потанцуем, и Шику возьмем.
Танюшка светится от счастья, кажется, что в ней горит лампочка, смех и радость рвутся из ее хрустально-голубых глаз. Будь мы в другом месте и в другое время, возможно, я бы не устоял и поддался ее детскому искреннему обаянию, но нынешний Дан разобьет девочке сердце.
Татьяна! на крыльцо выходит Вера и сердито притопывает ногой. Не приставай к Дану, он ранен, лучше поди, милая, тебя отец, небось, давно ждет.
Ничего не ждет, он все со своими сооружениями и артсистемами Скоро спать будет в сарае, в обнимку с пулеметом, обиженно говорит Таня, запахивая курточку на груди.
Как тебе не стыдно, отвечает Вера, и Танюшка заливается румянцем, как зимнее яблочко, на вот, отнеси отцу ватрушки, он там весь день голодный сидит. А вы, мальчики, идите в дом, ужинать будем.
=== Глава 19 ===
Кадры из фильма нет, документальные съемки, черно-белые, с пляшущей рябью Неизвестный корреспондент заснял расстрел оккупантами связанных пленников, горящие дома, женщину, лежащую на обочине с голыми ногами и задранной юбкой, детишек двух и пяти лет, обессилевших от голода, и крупного стервятника, ожидающего неподалеку близкий обед. Монитор снова идет пестрой рябью: видно уже совсем плохо, как имперские войска врываются в дома и выносят оттуда все, что посчитают ценным На сером асфальте Ходхольма растекаются черные лужи невинно пролитой кровиЗапись прерывается, будто кто-то внезапно разбил объектив камеры.
Свет включается так резко, что я на миг слепну. С трудом приходя в себя после чудовищных кадров, деревянной рукой тянусь к стакану воды. Я не узнаю бункера, где нахожусь, людей, сидящих рядом со мной за длинным полированным столом и даже себя в сером мундире имперского флота.
Передо мной на столе подшивка бумаг, рассеяно листаю ее, и постепенно до меня доходит Военно-полевой суд. Начальник штаба, майор Вильямс, замполит Сото Григория и я (или ты?). Я удивительно спокоен в тот миг, когда моя рука подписывает смертный приговор двенадцати военнослужащим второго десантного батальона империи. Смертный приговор с отсрочкой до окончания боевых действий в Ходхольме.
Вскакиваю в холодном поту, сердце колотится, будто пробежал десять миль в полной выкладке, футболка насквозь мокрая. В избе темно, даже воздух кажется черным и густым, как смог, я никак не могу отдышаться.
Что с тобой, Дан? глухо звучит голос Веры из-за шторки. Я вскакиваю, босые ноги леденит мерзлый пол.
Вера, ты помнишь что-нибудь о Ходхольме? кидаюсь к ней.
Хозяйка уже сама выходит мне навстречу, завязывая пояс на байковом халате, зажигает свечу на столе.
Ты имеешь в виду восстание Огненной Девы или черную среду?
Я имею в виду год, год, когда в Ходхольме базировался второй десантный батальон! ору я, как припадочный, будто от ее ответа зависит моя жизнь.
Январь 965-го, первый и второй десантный батальоны, и 4-ая моторизованная дивизия направлены на подавление восстания Огненной Девы в Ходхольме. Вера вынула откуда-то портативный ноут, нацепила на нос очки. Конфликт был локализован, но партизанская война продолжалась до августа 966-го,
вот, гляди.
Двигаю к себе компьютер и остервенело роюсь в систематизированных военных сводках. Мне нужны все военные действия, в которых принимал участие второй батальон, командиром которого был ты. Двигаю курсор по строчкам: Буцалло Шерли Арбе снова Буцалло Ходхольм Я ладонями сжимаю голову с глухим стоном. Неужели все эти годы ты знал Ромари Алвано? Неужели тебя с твоим с убийцей что-то связывало?
Ты ничего мне не рассказывал о нем, впрочем, ты вообще мало что рассказывал, а я воспринимал тебя безотносительно твоей службы.
Но военно-полевой суд приговорил Алвано к расстрелу Ты приговорил его (или все-таки я?).
Сижу, тупо уставившись в мерцающий экран. Вера, которую удивительным образом преобразили очки на переносице, с сочувствием кладет мне на плечо мягкую ладонь.
Кошмар приснился?
Да, кошмар
Бедный мальчик, тихо шепчет она, это все контузия.
Я не спорю. Да какая разница, что она там себе подумает, какое мне до них дело?
Танюшка крепко влюбилась, невпопад говорит Вера.
А? до меня с трудом доходит, о чем она.
Девочка места себе не находит из-за тебя.
Я-то тут причем?
Нравишься ей, вот причем. Ты мог бы начать все с начала, знаешь, ведь время лечит.
Лечит? спрашиваю в крик. Тебя вылечило?
Ее ладонь исчезает с моего плеча. Пусть! Не хочу ничего, хватит, наигрался с Линой в идеальную семью. Кофе с тостами по утрам, воскресные пикники, бильярд в офицерском клубе, фальшь, фальшь, сплошная фальшь