«Надо же, однофамилец нашёлся» - пронеслось в голове Виктора Борисовича.
«Слышь, красноармеец» - продолжал наступление Виктор Борисович - «А ты вообще как здесь оказался?»
Красноармеец Горяев опять заозирался по сторонам. И по мере этого озирания в глазах его явно проявлялось всё больше и больше растерянности. Корявые грязные пальцы беспокойно заёрзали по ремню винтовки. Виктор Борисович неким пятым чувством ощутил, что диковинный однофамилец сейчас запросто свалится в истерику и начнёт чего доброго шмалять из своей берданки во все стороны.
- «Ладно, красноармеец, потом расскажешь» - попытался «съехать на базаре» Виктор Борисович. - «Тебя как звать-то?»
«Василий я» - взгляд опасного мужичонки опять сфокусировался и обрёл осмысленность. - «Василием звать, а по батюшке Александрович»
«Во, как деда моего звать» - подумал Виктор Борисович и вдруг - видимо нервы отпустили - ощутил исходящий от мужичка запах. Сложно пахло от него. Смешанно. Пахло гарью и дымом. Пахло диким мужичьим потником и давно немытым телом - как от бомжары со стажем. Пахло глиной, и травой, и кожаными ремнями, и ружейным маслом, и кирзой, и ещё чем-то горько-кислым, тревожным и опасным, что знакомо каждому служившему в армии - хоть и не воевавшему. Войной воняло от мужичонки - долгой, кровавой, тотальной войной, совсем не похожей на те высокотехнологичные войны, репортажи с которых Виктор Борисович привык видеть на экране широкоформатного телевизора, полёживая на мягком диване и попивая пивко с копчёной сёмгой.
«Говорила, говорила мне Маринуська - хватит бухать!» - черноморскими чайками проносились мысли в похмельной голове Виктора Борисовича - «На тебе - допился до белки! Это глюки алкогольные. Это глюки! Надо просто глаза закрыть и веки помассировать. И этот долбаный красноармеец исчезнет, а я спать пойду на свой любимый второй этаж».
Сказано - сделано. Виктор Борисович закрыл глаза и долго их тёр сквозь закрытые веки. И открыл. И вновь закрыл. И тёр. И открывал. И закрывал. Но увы - красноармеец Горяев упорно не желал никуда испаряться, а всё так же озирался по сторонам, пялясь выпученными зенками на сайдинг дома, и на забор из профнастила, и на соседскую спутниковую антенну, и ... в общем, создавалось полное ощущение, что абсолютно всё это неожиданно вывалившийся невесть откуда гражданин действительно видит первый раз в жизни.
У всего этого глазного протирания - продирания был только один результат: Виктор Борисович вдруг увидел, что того, странного, синего и крутящегося, из которого выпал незваный гость, нет и в помине. Незаметно и тихо испарилось. И за спиной впавшего в ментальный ступор красноармейца Горяева были теперь всё те же обычные кусты малины, а за ними - монументальный соседский забор. И Виктор Борисович, таким образом, оказался опять в привычной и родной для себя дачной обстановке - за исключением того, что прямо перед ним крутил башкой непонятный и явно не вполне адекватный гражданин, вооружённый - на минуточку - полноценной винтовкой Мосина.
В силу врождённой тактичности - а может быть, в силу банальной растерянности - Виктор Борисович молчал и не мешал гостю изучать окружающую действительность, изучая - за неимением пока других дел - внешность самого этого гостя.
Гость выглядел ... очень мягко говоря - странно он выглядел. Был он небольшого роста - явно как минимум на голову ниже отнюдь не баскетболиста Виктора Борисовича - худой, но жилистый и крепко скроенный. Чувствовалось, что человек этот равно способен и на длительную монотонную физическую работу, и на взрыв быстрых и точных движений. Осунувшееся усталое лицо с запавшими щеками, покрытое неопределённого какого-то блекло-тёмного цвета щетиной, с глубоко запавшими выцветшими серыми глазами, с тёмными подглазными кругами давно и прочно не высыпающегося человека, не давало никакого представления
о возрасте и могло в равной степени принадлежать и тридцатилетнему, и пятидесятилетнему.
Одет был свалившийся непонятно откуда персонаж тоже очень и очень странно. Одет он был ... попадавшиеся доселе на глаза Виктору Борисовичу московские бомжи так не одеваются. На голове гостя красовалась напяленная чуть не до глаз шапка-ушанка с расстёгнутыми и болтающимися по сторонам ушами и с красующейся на лбу красной звездой из облупленной эмали. Нечто подобное два года носил Виктор Борисович на срочке в Советской Армии - только шапка гостя была невероятно замызганной и какой-то разлохмаченной. Тело визитёра облачено было в перепачканную землёй бурую телогрейку, переходящую в такие же грязные неопределённого цвета ватные штаны и какие-то булыжникоображные, тяжеловесные сапожищи, заляпанные грязью настолько, что сложно было определить их исходный цвет и материал. Тощий живот гражданина поверх телогрейки был туго перетянут непривычного вида ремнём - без пряжки, непонятно из чего сделанным. А на ремне этом болталось ... чего только там не болталось. Какие-то разноразмерные сумки и сумочки, дополненные висящим сбоку длинномерным предметом, коей Виктор Борисович опознал как МСЛ (малую сапёрную лопатку). Судя по лямкам на плечах, дополнял это изобилие болтающийся где-то на спине гостя армейский вещмешок, он же в просторечии «сидор».