«По крайней мере, подумала с благодарностью Альенора, болтовня Алберика дала мне пищу для размышления, отвлекла от мыслей о собственной судьбе».
Шли месяцы, времена года сменяли друг друга почти незаметно; перемены Альеноры замечала, только когда изредка выходила в садик, и у нее было там больше оснований выражать признательность бродячему торговцу. Алберику удалось каким-то образом завоевать расположение Николаса Саксамского, и, насколько Альеноре было известно, ему еще ни разу не отказали в разрешении войти к ней в комнату. Покупала она немного: на расходы ей выдавали ничтожную сумму, и барыш вряд ли покрывал его затраты во времени и усилиях при выполнении ее поручений. Иногда она говорила Алберику то, что часто повторяла Амарии:
Если мне когда-нибудь удастся заполучить свободу, я вознагражу тебя в тысячекратном размере.
Дважды он отправлял ее послания и столько же раз тайно приносил письма. Однако Альенора соблюдала осторожность. Один скучный месяц следовал за другим, и ее ненависть к Генриху все усиливалась, но отомстить она могла лишь одним способом опять рассорить его с сыновьями; однако пойти на подобный шаг у нее не хватало духу. Слишком глубоко врезалась в память картина горящего Пуату и пустынных сельских дорог. А потому она писала Генриху-младшему и Ричарду весьма умеренные письма, которые попади они в руки Генриха-старшего не усугубили бы его неприязнь. А однажды она послала Ричарду ко дню рождения пару перчаток, которую изготовила из прочного, но мягкого сафьяна и расшила жемчугом, без сожаления пожертвовав своим ожерельем.
Именно Алберик принес ей на шестом году заточения известие о смерти французского короля Людовика VII. И хотя он был когда-то ее мужем и они вместе пережили крестовый поход, воспоминания о нем казались такими далекими, почти не имевшими к ней никакого отношения.
Одно не вызывает сомнений, сказала Альенора, обращаясь к Амарии, его душа за Небесах. Ведь в глубине своего сердца он был святой. Даже когда он силой потащил меня в Иерусалим, обрекая крестовый поход на неудачу, он сделал это из лучших побуждений. И даже в минуты гнева я ни разу не усомнилась в искренности его помыслов.
Амария, хорошо понимая, что для двух стареющих женщин, запертых вместе в тесном помещении, увлечение воспоминаниями может оказаться чрезвычайно опасным занятием, резко заметила:
Ну что ж, справедливо говорят: дорога в ад вымощена добрыми намерениями!
И это, возможно, так и есть. В свое время у меня тоже были благие намерения. Следует лишь помнить, Амария, что не всегда то, кто вынашивает подобные помыслы, ступает на эту вымощенную дорогу.
Вы утратили изящество своей речи, заметила Амария.
Не мудрено, вечно разговаривая только с тобой, ответила Альенора, с ласковой улыбкой взглянув на преданную женщину. Затем она вновь вернулась к обсуждению известия о смерти Людовика VII. Теперь нужно ожидать перемен, заявила Альенора. Людовик VII ненавидел английского короля, но он был также и отцом и никогда в полной мере не одобрил действий сыновей, не повиновавшихся своему отцу. И какой отец с этим согласился бы? Сейчас, когда во Франции король молодой и, должно быть, упрямый, как все молодые люди в наши дни, может всякое случиться.
Меня бы очень обрадовало, сказала Амария, поднимаясь и орудуя кочергой в камине, отчего в комнату хлынуло облако дыма, а из трубы над крышей полетели искры, если бы все они объединились и победили. Тогда, миледи, вы вышли бы из этой тюрьмы, прежде чем схватите ревматизм от здешней сырости.
А я обрадовалась бы еще больше, если бы свободы можно было бы достичь мирным путем, проговорила Альенора. Но это едва ли осуществимо.
Она чуть было не добавила, что Генриху-младшему никогда не одержать победы над отцом, а значит, и не вызволить ее Ричард, пожалуй, смог бы. Но какая мать скажет вслух что-либо подобное?
А скоро наступил момент, когда Альенора была рада, что не принизила достоинства Генриха-младшего
даже перед верной Амарией, поскольку следующей новостью, полученной не от Алберика, а через специального курьера короля, было сообщение о смерти первого сына. Бунт трех молодых правителей против старого короля, который предвидела Альенора, не успел начаться, как Генрих-младший подхватил лихорадку и умер, обуреваемый так говорилось в послании раскаянием. Перед смертью он послал за отцом, чтобы с ним повидаться, но Генрих-старший не поехал, опасаясь западни. А веселый, легкомысленный, любивший наслаждения принц-наследник придумал себе странную форму покаяния приказал слугам приготовить ему предсмертное ложе из кучи древесной золы.
Печальное известие тяжело отразилось на душевном, состоянии Альеноры, которая и без того начала постепенно терять мужество. Тайное предпочтение Ричарду больше всех походившего на нее никогда не влияло на ее отношение к Генриху-младшему, которого она тоже любила. И вот теперь, когда ничто не отвлекало Альенору от грустных мыслей, когда она была отрезана от детей, в которых она могла найти утешение, ей угрожала опасность впасть в меланхолию.