«Может, он, наконец, не только получать, но и давать по мордасам выучился?» хмыкнул приказной. И пошел спать.
А утро встретило его надсадным воплем, обещающим, что новый день не станет легче прошлого:
Кузнец, беда! Девка Яркова сбегла!
Глава 6
Кто орал? слова из пересохшей глотки вылезали с трудом.
Я, приказной, шагнул вперед старый казак. С дощаника, где аманатов держали, одна девка утекла. Ночью.
Какая? тихо спросил Кузнец, уже понимая, про кого они речь ведут.
Ну, ясно
какая. Яркова. Чалганка.
Черти полосатые, выдохнул Онуфрий. Продрыхли всю ночь!
Господом богом клянусь! вскинулся старик. Сторожа всю ночь бдела, как положено!
Кузнец только отмахнулся. Конечно, спали. На берегу ведь шесть сотен русских воинов огромный табор! Кого сторожиться?
«Вот же непруха, бегали мыслишки в голове приказного. Именно нынче! Слава Богу, не подал я еще Зиновьеву списки аманатов. Тадыть совсем беда была бы»
Веди к дощанику! велел он казаку.
Нет, не случайно. Вовсе не случайно пропала полоненная даурская девка именно в эту ночь. Все знали, что Хабаров ее для себя держал. И порою, ночами к себе забирал. Все те крики слышали. И умыкнуть Чалганку раньше было невозможно Ярко изо всех душу б вытряс И завтра невозможно всех аманатов Зиновьев заберет.
«Будто ведал кто», всё более ясно понимал Кузнец.
А кто ведал? Ночные гости из дружков Ярофейкиных так оно им надо? Ну, и ближники Зиновьева еще, но тем-то вообще на незнакомую полонянку плевать.
У дощаника, где держали аманатов, всё было пристойно. Остальные сидели крепко связанные, вещей поворовано не было.
Как в воду утекла, стенал старый сторож. Глянь, атаман, на берегу никаких следов нету Ну, окромя наших, сапожных.
А ты, дурила, думаешь, что девка даурская не может в сапоги обуться?! не удержался Кузнец.
Да где ж вона сапоги найдет начал было казак, да не договорил, додумавшись до того, что стразу заподозрил Онуфрий.
«Украли Чалганку В самую нужную ночь. И сапоги дали! Но кто ж знал?»
Взгляд Кузнеца метался по берегу в поисках догадки. Люди суетились и бродили взволнованными мурашами, шумно переговаривались. И словно одно пятно покоя: сидит себе Сашко Дурной на урезе и песочком котел от копоти чистит. И ничто купченка не волнует
«Постой-ка!» замер Кузнец.
И вспомнил минувшую ночь. Как с хабаровскими ближниками прощался. Как храпел у погасшего костра толмач. Так громко и старательно, чтобы все поверили спит Сашко давно и надежно. Спит! А не подслушивает под стенкой землянки слова тайные. Про то, что московский дворянин собрался всех аманатов на Москву свезти.
«От сука!»
А Дурной ровно в этот миг как бы невзначай покосился на приказного. Пытливо глянул, исподтишка. Да взгляды их взяли и пересеклись. И оба они всё поняли. Толмач отвернулся, встал и начал нарочно неспешно уходить от Кузнеца.
А ну, стой, падла! не очень громко прорычал Онуфрий.
Тут-то купченыш и припустил! Вдоль берега, в сторону Зеи, где сплошные протоки да кочкА болотная.
Держи Дурнова! заорал уже во всю глотку приказной. Ловите паскуду!
Народу на берегу была тьма. Сразу кто-то кинулся навстречу Сашке. Тот заметался туда-сюда, понял, что окружают, грянул шапкой оземь и бросился промеж дощаников прямо к Амуру. А плавал Дурной зело быстро это Кузнец знал. Правда, с самого берега не поплывешь. Пока толмач до глубины доберется, темные воды амурские будут ему ноги хватать да опутывать.
Бегом! Хватай, пока не утек!
И ведь почти удалось. Дурной уже по пояс вошел, уже занырнул. Но тут какой-то продравший зенки мужик с дощаника, еще не понимая, что происходит, увидел, как все за одним гонятся и прямо с борта плюхнулся на спину толмачу. Завязалась драка в воде, и Сашка даже одолевать начал. Но тут остальные набежали, скрутили беглеца и потащили к приказному.
Где, Чалганка, паскуда? тихо прошипел Кузнец.
Измордованный в короткой стычке Дурной вдруг неожиданно гордо поднял голову, улыбнулся и ответил, глупо шлепая распухшими губехами:
Уже далеко, атаман Не найдете.
Сорок плетей ему! рявкнул приказной. И после каждого десятка спрашивайте, куда бабу дел.
Отвернулся, но, опомятуясь, быстро крикнул вдогон:
Да подальше его уволоките! Не надобно нам, чтоб зиновьевские то видели, да вопросы задавать начали.
Порку Дурнова утаить, конечно, не удалось. Узнавая про то, все охочие и служивые бросали дела и шли на место правёжа. Еще бы: такая веселуха всех ждет! И купченыш не подвел: уже после третьего удара принялся орать, аки баба, которую насильничают в места срамные. Повеселил казачество, нечего сказать! Правда, окромя веселья, толку от порки не было.
Ну, что сказал-то?
Ничего, Онуфрий Степанович Только ревел и отпустить молил.
Повязать, гниду. Посадите в пороховую уж оттуда-то никто не убегёт.
А потом Кузнецу не до этого стало. Зиновьеву передали аманатов да местных толмачей без Чалганки и всё вроде обошлось. Даже к лучшему: уж эта полонянка такого бы наговорила на Хабарова! А так утекла и, словно,
не было ее. Сам же Зиновьев спешно собирался уходить с Амура. Оно и понятно: это здесь еще почти летнее тепло стоит. А на верхнем Амуре уже поди настоящие сибирские холода. А ведь пришлым еще по Урке подниматься, еще дощаники по Тугирскому волоку тащить. Так и до снегов можно застрять, прежде чем в Лену выберутся.