В вечеру, до заката зайди в мою избу. Многое тебе поведать надобно, и дворянин повернулся ко всё еще безмолвной толпе. Расходитеся! На сегодня всё!
Хабаровская толпа заворочалась нехотя и начала рассыпаться на крохи, словно, кумир из подсохшего песка. Следом за ней начали расходиться и приказные стрельцы.
Обошлось.
Кузнец стоял посреди этого вялого бурления, как воткнутый кол в центре омута. Никому не нужный самый главный человек на Амуре. Приказной. Всё еще вялые ноги потащили его к реке ополоснуть помертвевшее лицо. Серая галька заскрежетала под плохонькими даурскими сапогами. Ноги быстро напитались сыростью.
Ничо, у костра обсушусь, Онуфрий присел, зачерпнул в ладони чутка попахивающую воду и плюхнул в лицо.
Теплая
Дивное дело, уже новый год начался, осень на дворе, а река еще не холодна. Разве сравнишь с Якутском, где, почитай, лета и нету вовсе? Онуфрий разогнул ноющие колени и всмотрелся в сумрачную безветренную гладь реки.
От же темна ты, амурская водица, вздохнул он. И Зея, не в пример, светла, и Шунгал-река Да, после Шунгала и сам Амур уже мутно-белесый Но не тут. Тут ты, будто, камень жидкий. Буро-черный. Непроглядный.
Знакомые места. Слишком хорошо знакомые. Сейчас просто народишку побольше, да весь берег дощаниками утыкан. В прошлом разе поменьше было. Чуть более года назад они здесь стояли как раз на этой безлюдной заболоченной стрелке Амура и Зеи. Тут бунт поляковцев и учинился.
Проклятое место, сплюнул на воду Кузнец, развернулся и широко зашагал к лагерю. К тому, где ютились хабаровцы.
Уже на полдороге к своему шаткому балагану, состоящему из одного навеса без стен, Онуфрий вдруг замер. Он же теперь приказной! Значит, и землянка Хабарова теперь его! Сухая, с печуркой без дымохода, которая может согреть ночью. Хмыкнул сам над собой, заново сплюнул и повернул к атаманскому жилью. Идучи по тропинке, петлявшей среди гроздей тальника, увидел вдруг группу охочих, что жадно тянулись к костерку, который мало защищал их от речной сыри. И как назло, он прекрасно знал каждого: Улыбка, Огапка сын Трофимов, Шипуня, Рыта Мезенец, Клим Корела, Лука Гнутой, Панафейка Кыргыз. Все поляковские вернее, они из братков Костьки Москвитина ближнего подельника Полякова.
Хотел было пройти мимо, как и собирался, но такой ярый огнь в груди разгорелся, что мокрые сапоги сами повернули к костерку.
Ну, ссученышы! Понаписали свои изветы? зло рыкнул он на привставшую ватагу.
Поляковцы смотрели на него исподлобья. Обе стороны понимали: говорить нечего. Понимали, да видать не до конца.
А что нам было делать, Кузнец? отчаянно выкрикнул жидкобородый Огапка. Он же всех нас закабалил, ирод! До портов последних раздел! Весь дуван второй год забирает! Уже и порох со свинцом ссужает!
На твоем месте, борода козлиная, я бы вино ведрами не пил. Глядишь, и не имал бы долгов, процедил пушкарь.
Легко тебе говорить, дядька, гаденько возразил кто-то из толпы (они все отвечали только из-за спин первого ряда). Ты-то один из немногих, кого Ярко в долги не вогнал. Ближник одно слово.
Лицо Кузнеца полыхнуло. Захотелось чесануть кулаком по морде наглой, да не дотянуться. В своих у Хабарова Онуфрий никогда не ходил. И вообще, на Амур-реку попал только в 158 годе, с подкреплением, что пришло к ватаге Ярофея из Якутска. Но, правда в том, что атаман его щадил. Ценил пушкарские и ковальские таланты, так что кабалить и не пытался. Даже подарки порой дарил. Кузнец воспринимал то, как должное. А теперь его вишь ближником хабаровским величают.
Правду, ведь писали, Кузнец! ударил кулаком в грудь Рыта Мезенец. Всю, как есть! За нее мы и супротив Хабарова пошли. И челобитную про то писали чтоб по правде было. Ты вспомни Банбулаев городок! Вспомни, какие так вокруг хлеба стояли зрелые, налитые! И ячмень тебе, и овес, и греча А он, чертов кум, нам косы в долг давал! Косы в казне, а он нам без платы работать не дозволял Такая уж там землица была: черна да жирна А он те поля обиходить не дал
Рыта снова ушел в свои крестьянские мечты о ковырянии в земле, даже свои отмахивались.
Ну, и кому она нужна правда-то ваша? оборвал казака-мужика Онуфрий. Что вы с этой правдой, да без Хабарова делать будете? Кто вас теперя поведет, кто путь укажет, что от ворога убережет?
А то уже твоя головная боль, приказной! гадливо захихикал кто-то из-за чужих спин.
Ах, моя?! Кузнец уже жаждал драки. Ну, поглядим, чья она, когда вы кору осиновую жрать, аки бобры начнете!
Угрожаешь, Кузнец? насупились поляковцы и подступили к новому атаману.
Глава 3
Он обвел руками всё вокруг: гнилой подлесок, тальник прибрежный, да смурные амурские воды Вышло как-то малопривлекательно.
Жизнь новую в земле новой и богатой! Как ты, Рыта, говоришь? Черной да жирной! Всё нам! Надо только всех местных к шерти подвести, ясак исправно собирать, да богдойцев усмирить. А потом гуляй, рванина! Но только он Слышите, остолопы? Только Хабаров знал и понимал, как это всё провернуть! Понимаете?
в сердцах Кузнец махнул рукой и пошел дальше. Никто из поляковцев ничего ему в спину не крикнул.