Скажите, барон, спросил он вкрадчиво, вероятно, есть некая очень важная для вас причина, по которой вы помогаете мне? Ведь не только старая дружба подвигла вас тратить немалое время и силы?
Карл Маннергейм ответил не сразу.
Буду откровенным, сказал он. Моя цель добиться истинной независимости Финляндии. Имея большевиков под боком, финны не смогут чувствовать себя в безопасности. Вот поэтому я и помогаю вам, Николай Николаевич. Стало быть, и Лавру Георгиевичу оказываю немалую услугу надеясь на взаимность.
Я ничего не могу обещать, Карл Густавович нахмурился Юденич.
А мне достаточно будет слова офицера, что вы передадите мои пожелания Корнилову.
Слово офицера, твёрдо сказал Николай Николаевич.
Тогда Барон вскинул голову, представляясь взволнованным до крайней степени. Тогда нам следует поспешить! Позавчера большевики подписали позорнейший мир с немцами, а со вчерашнего дня город на военном положении. По условиям мирного договора «красные» должны перебазировать корабли из Ревеля и Гельсингфорса в советские порты. Уже решено перевести их в Кронштадт.
Очень сложная ледовая обстановка, барон, покачал головою Юденич, без ледоколов не обойтись.
Я использую все свои связи, генерал, и пригоню «Ермак» и «Волынец». В Совдепии растёт недовольство, людям не по нраву то, что большевики выперли из Советов и эсеров, и меньшевиков, и анархистов, всю власть прибрав к своим рукам. На этом можно сыграть
Вашу руку, барон!
Юденич крепко пожал сухую и крепкую руку Маннергейма.
Уже шестого марта в полупустых утробах линкоров 1й бригады стало людно шумные отряды моряков, собранных Валногой с товарищами из «Добровольного союза взаимопомощи», заполнили холодные палубы.
Ледоколы «Ермак» и «Волынец», взломав лёд на рейде, вывели из порта «Гангут», «Полтаву», «Петропавловск» и «Севастополь».
Оставшиеся броненосцы, не спускавшие красных флагов «Республика», «Олег» и прочие, попытались было воспрепятствовать уходу бригады по бортам кораблей Рабочекрестьянского Красного флота угрожающе зашевелились пушки.
Адмирал Трубецкой, командир «Петропавловска», резко отдал приказ:
К бою товсь!
И развернулась невидимая глазу работа «пушкарей».
От башни прочь! разнеслась команда. Башня вправо!
Огромная орудийная башня с рокотом развернулась на правый борт.
Башня влево! Немного выше!
Три гигантских ствола двенадцатидюймовых орудий приподнялись, грозя врагу.
Немного ниже! Ещё чуть ниже!
Юденич, замерший на палубе «Гангута», ожидал, что вотвот грянет команда «Залп!», но её не последовало у «советских патриотов» хватило ума выбросить белый флаг
Началась погрузка угля. К бортам линкоров швартовались баржи, гружённые драгоценным «кардиффом». Команды кораблей поротно разошлись к отведённым расписанием местам погрузки. Та ещё работка
Свежий утренний воздух портила ругань. Матерщинников хватало на всех кораблях, но лишь один матрос с «Севастополя», коренастый, с волосатой грудью, прибалтийской фамилии Берг вздумал митинговать.
Смотри, буржуазия, встав с ложа разврата, опухшими глазами возгремел он, но не докончил обличения боцман врезал матросу по сопатке так, что тот замолк до самого вечера.
На кормовой башне «Гангута» заиграл духовой оркестр и начался аврал по погрузке топлива. Часть офицеров
лейбгвардии и матросов спустилась в трюмы барж и засыпала уголь в большие шестипудовые мешки, окантованные тросом, подтаскивала к огромным люкам в палубах барж, в кои с линейных кораблей опускались специальные стальные тросы с петлями. На каждый трос нанизывали сразу по пятнадцать двадцать мешков, а затем эти чёрные гирлянды медленно выбирались корабельными лебёдками. Мешки тяжело ложились на бронированные палубы, и матросы быстро опорожняли их в угольные ямы.
Над кораблями и баржами стояли облака чёрной пыли, она ела глаза, першила в глотках. Сменялись угольные баржи у бортов, надрывно гремел оркестр. Уставшим людям казалось, что авралу не будет конца. Но вот угольные ямы заполнились, и раздалась долгожданная команда:
Закончить погрузку угля, начать большую приборку!
Бачковые, помывшись первыми, по сигналу «Команде ужинать!» выстроились в очередь у камбуза за яствами. По традиции, давно установившейся на флоте, в день погрузки угля на ужин выдавали разные вкусности. На этот раз в бачки угодил суп жюльен, фляки господарские и прочие ресторанные изыски Карл Густав постарался.
Николай Николаевич покинул каюткомпанию «Гангута» в час заката. Упадающее солнце окрасило льды в цвет алого кумача, и чудилось, будто это красные дьяволы охватили корабли окровавленными лапами, не выпуская из пределов Советской России, погружённой во мглу и хаос.
С наступлением темноты в четверть восьмого вечера отряд стал на ночёвку. За ночь корабли вмёрзли в лёд, и в шесть утра «Ермак», обойдя вокруг эскадры, высвободил их и повёл отряд за собой.
Лёд был сплошным, без разводий, коегде достигая толщины в три метра. Бедному «Ермаку», наибольшая ширина которого составляла двадцать два метра, а линкоров все двадцать шесть, не удавалось сразу пробить во льдах канал достаточного размера приходилось повторно обламывать кромку льда.