Кирилла Армения не впечатлила поля здешние тянулись на десятки вёрст однообразным желтоватосерым грязным ковром ни деревца, ни кустика. Селение терялось на этом унылом ландшафте, отмеченное теми же красками. Называлось оно Гюнеш, что переводилось как «Солнечная сторона». Это была россыпь глинобитных домов с плоскими крышами, на которых хорошо спалось в теплые летние ночи. Авинов даже головою покачал нет, в пределы Гюнеша стоило не на «Бенце» въезжать, а верхом на коне. Сама Азия жила и дышала в Гюнеше дремотная, грязная, покорная судьбе, не знающая и не терпящая перемен. Из века в век здесь качали детей в деревянных колыбельках, зажигали по темноте коптилки, поднимаясь с солнцем и ложась спать в сумерки. День за днём, год за годом, век за веком местные горбатились в садах и на полях, давили ногами виноград в давильнях, пасли овец. Здесь обитали жилистые работяги, мудрые старцы и скромные девушки в серебряных монистах, с гребнями и с длиннымипредлинными косами, в концы которых были вплетены бусы. Позванивая серебряными пуговицами, девицы носили в кувшинах молодое виномаджар из погребов, матери доставали из кладовых белый лаваш, масло и сыр, а отцы семейств восседали на кровлях, внимая Вечности, запечатлённой на божественных высотах Арарата
«Бенцы» своим рычанием и воем разрушили романтический флёр. Откуда ни возьмись, появилась закутанная в тёплое тряпьё малышня, вопившая: «Автанабил! Автанабил!» а под колёса кинулся громадный чёрный пёс, лаявший басом.
Нвард громко крикнула ему из окна: «Гей, Богар, гей!» и пёс завизжал от радости, чуть не сбив девушку, когда та покинула кабину. Вышел и Авинов чёрный Богар подчёркнуто его не замечал.
У дома напротив сидел старик, ловко скобливший волос с воловьей шкуры и чтото рассказывавший рассевшимся вкруг него сельчанам. Все были одеты одинаково в постолы из бычьей шкуры, больше всего напоминавшие кожаные лапти, в архалуки да папахи. Селяне, словно вторя Богару, старательно не замечали прибывших, хотя выражение застарелого
страха явственно читалось на их напряжённых лицах.
Здравствуй, Оганапер! звонко воскликнула Нвард, и лица селян начали разглаживаться: кажись, пронесло
Ах, да это же Нвардахчи! запричитал старик, отбрасывая волосину. Вай, какая радость!
Асатурова представила старому Огану Авиновахмбапета, и все с уважением поглядели на Кирилла большой человек, однако, хоть и молод. Старый Оган Шугунц всех зазвал в свой небогатый, но тёплый дом, застеленный коврами. Посреди обширной комнаты находился курси, чтото вроде тахты с короткими ножками, покрытой карпетом ковром без ворса, но с бахромой по краям. Прямо над курси в потолке зиял ердик наполовину дымогон, наполовину окно.
Оганапер занял хозяйское место на курси, а остальные расселись на подушках их принесла моложавая женщина в длинном красном платье, видимо, супруга Шугунца.
Натягивая на глаза головной платок, она подбросила сухого кизяка в очаг, топившийся у самого входа. Нагнувшись, женщина стала дуть на дымящийся кизяк, поставила на очаг треножник, достала почерневший от дыма чайник, подала гостям свежий лаваш, сыр и мацони, Кириллу напомнивший простоквашу.
Старики повели важные разговоры, а после отогрелись, отмякли. Появились нарды, двое Рубен Айрянц и Тигран Тахунц стали кидать кости, розовея уже не от огня, а от азарта.
Сибир Сибиристан! ворковал морщинистый Рубен.
Зар дубара, вторил ему бледнолицый Тигран, кареры тум ара.
Зар, помоги, зар, эх, и зары не дают «душеша»!
В этот момент в дверь заглянул Саид и возгласил:
Приехали!
Все замерли, а в дом, небрежно оттерев Батыра, пожаловали хмбапеты Армянского корпуса статный, седовласый комкор Назарбеков, генералы Озанян и Арамян, полковник Силиков. Последним вошёл человек обличья диковатого это был знаменитый Джахангирага, курдйезид из племени Мандики.
Все присутствующие знали русский, даже Джахангир, так что ориорд Нвард оставалось лишь представлять гостям хозяев дома да знакомить их с Кириллом, посланцем самого Марковспарапета.
Оганапер сделал знак жене, та принесла кувшин с вином, но Назарбеков сделал отклоняющий жест.
После, Джаваирахчи, вежливо сказал он и устремил острый, пытливый взгляд на Авинова. Мы слушаем, уважаемый.
Генерал Назарбеков, которого в России звали Фомой Ивановичем, носил несколько иное имя. Кирилл специально выспросил у Нвард, какое, и вот выговорил.
Товмас Ованесович, сказал он прочувствованно, прежде всего, позвольте сказать следующее. Не усматривайте в моём приезде желания унизить вас и ваших соратников, ибо то, что на встречу с господами генералами послан штабскапитан, всего лишь суровая необходимость. У нас нет свободных офицеров вашего звания, чтобы вести дипломатию, идёт война.
Армяне переглянулись. Авинов отметил по крайней мере один положительный эффект лицо Озаняна смягчилось, из глаз генерала ушло отчуждение. А уж Джахангирага и вовсе скалился с добродушием сытого тигра.