Капитан, негромко обратился он к Авинову, хочу вас «обрадовать» вы дежурите с двух до четырёх ночи. Вы и человек десятьпятнадцать текинцев. Говорят, на «Императоре Александре III» силён «контрреволюционный элемент», поэтому им проще. А вот наши «братишки» ещё пошаливают
Осмелюсь спросить, ваше высокоблагородие, осторожно проговорил Авинов, чтото случилось?
Полковник молчал, набивая трубку табаком, и слово взял Сергей Леонидович.
Прапорщик Камлач пропал, криво усмехнулся он, вместе с матросом 2й статьи по фамилии Гришко. На корабле их нет, значит, оба в море Может, не поделили чего или во мнениях не сошлись А может, эту парочку ктото третий того оприходовал.
В общем, заключил Тимановский, раскурив трубку, бдите, Авинов.
Так точно! заверил обоих штабскапитан.
Дежурство было ему не в тягость, всегото делов броди по палубе да поглядывай по сторонам. Громадный корабль был тёмен, он не сиял иллюминаторами, как прогулочное судно. Одетый в броню, линкор шёл вперёд, ощетиненный стволами орудий, походя на рыцаря в латах, с опущенным забралом и с мечом в руках.
Луна пробивалась сквозь тучи размытым пятном, светила, не давая теней, смутно отделяя корабль от моря. Ярко горели отличительные огни, а из труб били шаткие снопы искр, подсвечивавшие клубы дыма.
Кирилл прошёл вдоль левого борта, с кормы на нос. За ним по пятам шагали Саид, Махмуд и ещё человек шесть текинцев, малость обвыкшихся на морских просторах.
Всё спокойно, сердар, оскалился Батыр, пусто и тихо везде, ни один мышь не шевелится!
Тсс! вскинул руку Авинов, прислушиваясь. Показалось ему или ктото в самом деле плачет?
Не показалось у борта стояла женская фигура, поникшая, опустившая голову. Кирилл подошёл, кашлянув, чтобы дать знать о себе, и спросил:
Вас ктото обидел?
Он уже хотел было перевести эту простенькую фразу на текинский вдруг да поймёт! когда плачущая повернулась к нему. Это была та самая девушка, которой он помог подняться на борт линкора. Теперь платок не скрывал её лица, вот только смутное сияние луны не позволяло им любоваться.
Спасибо за участие, проговорила девица вздрагивавшим голосом, всё в порядке и зарыдала, уткнув лицо в ладони.
Не зная как ему быть турчанка всё же, Авинов осторожно приобнял девушку за плечи. А та словно ждала этого моментально повернулась к нему лицом, прижалась и продолжила реветь.
Ну, ну бормотал Кирилл, поглаживая девушку по спине. Всё будет хорошо
Нне бууудет ныла та. Вы не понимаетее Это изза меня
пароход торпедировалии, это я виновата, что погибло столько людеей
Да опомнитесь! Авинов не знал, пугаться ему или ругаться. Что вы такое говорите? Кстати, зовутто вас как?
Я Нвард Асатурова. Можете звать меня ориорд Нвард.
Так вы не турчанка?
Я из армян, родилась и выросла в городе Карс. Год назад мы переехали в Ван, когда его освободила ваша армия, и там аскеры султана похитили меня прямо на базаре. Так я стала одалиской в гареме султанакалифа
Новый дворец Его Султанского Величества падишаха Высочайшего Османского государства, калифа Решада Мехмеда V, стоял на берегу Босфора и звался Долмабахче Сарай. Фасад этого гигантского здания простирался на добрых шестьсот метров, а внутрь его вели двенадцать ворот.
Но для несчастной Нвард это была роскошная тюрьма. Господи, думала она, жмурясь, чтобы не заплакать, ну за что, за что мне это наказание? Ну как можно было согрешить, чтобы погибнуть в заточении, став изысканной подстилкой на ложе султана?!
К каким именно воротам подъехала её закрытая карета, Нвард не запомнила темно было. Два евнуха, стерёгшие «султанскую невесту», толстые и чёрные, зашевелились. Один вылез наружу, другой красноречиво показал на открытую дверцу: на выход, мол.
Девушка поджала губы и вышла. Тут же цепкие пальцы евнухов сжались на её предплечьях как оковы.
Пустите! рассерженно крикнула она. Больно же!
Её стражи чуток ослабили хватку и провели Нвард в гулкий вестибюль, где сияла огромная люстра. Здесь новенькую встречал сам кизлярагасы начальник чёрных евнухов.
Это был человек высокого роста и в меру упитанный, с лицом красивым и достаточно мужественным, безо всякого женоподобия, свойственного кастратам. Его кожа не была того же угольночёрного цвета, что у евнухов, сопровождавших Нвард, а отливала светлой бронзой. Черты лица тоже не походили на негритянские нормальные губы, прямой нос. С виду обычный европеец, только очень уж смуглый. Как нарекли его родители в далёкой Абиссинии, он и сам уже не помнил, а османы прозвали его Большим Мустафой.
Кизлярагасы бегло осмотрел Нвард и протянул руку в сторону покоев прошу, дескать. Когда девушка оказалась в просторной комнате, застеленной ковром, столь толстым, что нога проваливалась в ворс по щиколотку, Большой Мустафа присел на тахту, вздыхая устало, и спросил на турецком: