А мы их в речку поскидалы, делился опытом товарищ рябого мордатый, черевистый мужик. Рассуём по мешкам и бултых!
По мешкам? неодобрительно нахмурился осанистый бородач в облезлой шубе из хорька. Та вы що? Мешков нема, а воны их под ахвицеров! Додумались Да шаблями бы их порубалы, и усэ!
Ни ума у вас, ни хвантазии! снисходительно заметил матросик в бушлате с оторванными рукавами. Порубали, потопили И чё? А вот мы кондукторов да мичманков на орудие главного калибра усадили рядком
на ствол, и ноги снизу связали. Как стрельнем, так они все и переворачиваются бошками вниз ить от выстрела внутрях всё в кашу разжижается!
И никто из смаковавших умертвий даже не заметил паровозного дыма на фоне черневших гор. Даша первой обратила внимание на приближавшийся бронепоезд не уразумела сперва, что надвигалась смерть, сидела, высиживала долгие секунды, убеждая себя, что, раз ни Ковтюх, ни кто иной не поднимает тревоги, значит, всё хорошо, так и надо. Но вот и таманцы стали вскакивать, вихрем поднялся гомон, волнами разошлась паника.
«Белые»! Полундра!
Спасайся кто может!
Куда, бисовы диты?! Стоять!
Бей ахвицерьё! Подымай на штыки!
Бей зараз!
Козаакии!
Вставаай!.. Эй, подымайсяаа!
Даша сбросила с себя томление, вскочила на коня.
Дашкаа! долетел отчаянный зов Владимира. В стеепь!
Полынова развернула скакуна и понеслась прочь, изредка поглядывая через плечо, разбирая зоркими глазами короткое название бронепоезда «Орёл».
Грохнули пушки с бронеплощадок, степь вспухла фонтанами земли и дыма, с визгом разлетелись осколки, словно призывая невезучих подставлять бока. Таманская армия, разрезанная путями надвое, разбегалась на север и юг. Бойцы мчались верхом и пёхом, стоя на подводах, горяча и беся коней. Снаряды рвались, попадая в самую кучу, шрапнели косили армейцев, как чудовищным серпом, незримым, но убийственным. Во всех амбразурах бронепоезда частили злые крестоцветные вспышки «максимы» и «гочкисы» изрыгали очередь за очередью, и редкая пуля не настигала своей цели.
Обернувшись в очередной раз за спину, Даша случайно подняла глаза выше и обмерла. В белесой высоте, под самыми облаками, летели аэропланы жёлтенькие, отмеченные белосинекрасными розетками на крыльях, они посверкивали мерцающими дисками пропеллеров. А потом с неба посыпались пятнадцатипудовые бомбы.
Уже не фонтаны, а прорвы пыли и снега вздымались в степи, опрокидывая, разрывая на части бегущих. Прямо перед Дашей вздыбилась земля, прорастая в небо дымными хвостами. Раскалённые осколки просвистели мимо, помиловав Дашу, но коня её изрубили. Девушка покатилась в снег, оглушённая, слышащая один лишь непрестанный гул, ошеломлённая, потерянная и потерявшаяся в разверзшемся аду.
Через неё перескочил храпящий конь, забрасывая комьями мёрзлой земли, но Полынова плохо понимала, что с ней, что вовне. Мысли вынесло, в голове плыл и плыл колокольный звон, а вокруг будто синефильму показывали: взрывались бомбы, разбрасывая оторванные ноги и головы, что конские, что человечьи, заляпывая кровью грязный снег. Вот в воздух взмыла телега, закувыркалась и рухнула, распадаясь на части. Ополоумевшие кони помчались в упряжке, пока не попали под стальной дождь «стрелки» падали с небес. Вроде крупных пуль, раза в четыре побольше обычных, с жестяными стабилизаторами, «стрелки» выбрасывались с аэропланов целыми ящиками. Падая с двухкилометровой высоты, они разгонялись так, что насквозь просаживали и всадника, и коня.
Одна из «стрелок» вошла в землю рядом с Дашей, едва не пришпилив ей руку, но девушку это оставило равнодушной. Встав на четвереньки, она поднялась и пошагала, шатаясь и сжимая голову обеими руками, лишь бы унять этот гул, полнивший голову. Ктото обхватил её, потряс за плечи. Она различила перед собой лицо Владимира, попыталась его обойти, но тот держал крепко, крича неслышные слова, а чуть после всё померкло, и девушка провалилась в блаженное беспамятство.
Очнулась она ночью, ощущая себя уложенной на подводу. Вверху тускло светила луна, рядом горел костёр, прыская в небо искрами. Тёмные фигуры сгрудились вокруг огня красные спереди, чёрные сзади.
Антонов стоял неподалёку от девушки, облокотившись на дощатый борт подводы, посеченный осколками. Заметив, что Даша пришла в себя, «Штык» встрепенулся, улыбнулся жалко, будто заискивая.
В Новороссийск мы уже не пойдём? спросила девушка, слыша собственный голос, а не тот, сводящий с ума, больной гуд.
Нет, бодро ответил «Штык», приказ о наступлении я отменил. Наступать некому. Да и незачем нам лезть за перевал. Кадетымарковцы ушли в море на линкорах, нам их не догнать. Пока.
Зачем тебе марковцы? вяло удивилась Даша.
Нужны были угрюмо сказал Антонов и отвернулся.
А от костра донёсся крепнувший голос Ковтюха:
Мерлы люди, падалы под кадетскими пулями, поляглы навик! Так за що ж терпели мы цыи муки? За що?! За одно: за совитску власть, бо вона одна крестьянам та рабочим, и нэма у них бильше ничого!
Наша