Друзья, сказал Марков, и голос его дрогнул, вперёд!
Рота за ротой, батальон за батальоном, полк за полком двинулись по дороге на Севастополь.
Севастопольские бухты в те первые майские дни больше всего напоминали котёл с дымящимся ведьминским варевом. На северной и южной сторонах кипело яростное сражение немцы, украинцы, татары, «красные» и «белые» сошлись, чтобы победить или умереть.
Линкоры «Император Александр III» и «Императрица Екатерина Великая» двигались самым малым по Севастопольской бухте, паля изо всех орудий. Над линкорами висели синие облака слившиеся клубы взрывов при попаданиях, коегде с бортов, скручиваясь в рогульки, полезла краска, но гиганты яростно сопротивлялись, сея вокруг смерть и разрушение.
Авинов со своими текинцами продвигался по узким улочкам Артиллерийской слободки, мимо белых домиков под оранжевой черепицей, мимо сложенной из жёлтых брусьев стены остатка казармы Пятого бастиона, мимо ржавочёрных туш орудийкаронад, осевших в заросшие брустверы, по Вельботному спуску, Боцманским переулком к Пушечной площади, на Корабельную сторону И повсюду, откуда ни глянь, с каменной лестницытрапа или с улицы, синело море. А вода бухты больше отдавала свинцовой зеленью и белесиной осколки, пули, снаряды месили волны, взбивая их в пену, топорща фонтанчиками.
Пошли ко дну броненосцы «Георгий Победоносец», «Синоп» и «Пантелеймон», гибелью своей покрывая позор поднятые на гафели «жовтоблакитные» украинские или красночёрнобелые германские стяги. Крейсера «Двенадцать апостолов» и «Три святителя» тонули после авианалёта огромные бомбы в тридцать пудов вскрыли их палубы, как консервный нож банки с тушёнкой.
Линкор «Евстафий» горел от форштевня до ахтерштевня, пылал, выбрасывая ленты огня, пока гром взрыва не расколол воздух и палубу над артиллерийскими погребами. Корабль подожгли сами матросыкраснофлотцы, не пожелав сдаться ни немцам, ни «белым».
Во всём Севастополе имелось лишь два корабля, которые не участвовали в битве, линкор «Императрица Мария», поднятый после гибели со дна и заведённый в сухой док, да немецкий «Гебен», доплетшийся из Константинополя и ставший на ремонт в Севастополе, который немцы уже считали своей базой. Однако у адмирала Колчака было своё мнение на сей счёт.
Саид! крикнул Авинов, выходя в начало 2й Бастионной. Хватай полусотню Джавдета и дуй вниз по лице! Мы ударим с тылу!
Якши, сердар!
Матросы отступали, но каждый угол, каждый дом «Корабелки» приходилось брать с боем. Краснофлотцы сражались яростно, ведь они тоже были русскими.
На Историческом бульваре эскадроны Авинова вышли во фланг кавказцам генерала Маркова. Потрёпанному авангарду марковцам, корниловцам и текинцам Сергей Леонидович приказал отойти, передохнуть и с утра наступать на Симферополь.
Да мы только начали! закричали разгорячённые корниловцы.
Размялись только! поддержал их 1й Офицерский.
Шутьшуть порезали большевик согласно кивали текинцы.
Недовольство бойцов, желавших сражаться до победного конца, генерал отмёл.
Вы уже победили! сказал он. Севастополь наш!
Дорога на Симферополь была коротка, но череда стычек удлинила путь. Немцам предлагали сдаваться, и те организованно складывали оружие. Украинцев сначала лупили, а потом уже брали в плен. С татарами договаривались. Большевиков уничтожали.
До Симферополя добирались на подводах, верхом, на линейках и грузовиках, даже в автобусах. И вот приблизились унылые серые холмы, потянулись мимо окраины города бедные хатымазанки да огородики.
Авинов с текинцами выехал на улицу Госпитальную, застроенную приземистыми одноэтажными домами, сложенными из ракушечника, оштукатуренными фасадами выходившими на тротуары, под перистую сень акаций.
Ближе к центру, на Екатерининской, дома поднялись до двухтрёх этажей, появились магазины с битыми или заколоченными витринами, иногда украшенными полосатыми, с фестонами, маркизами.
Показалась белёная Александровская гимназия. Авинов буквально на минутку отъехал затянуть подпругу на своём чалом, как вдруг из гимназической церкви выскочили трое парней, затянутых в кожанки, и открыли огонь, стреляя по Кириллу из «маузеров».
Одна пуля прошила ему бок, другая ногу, третья пробила плечо Куда попали четвёртая и пятая, Авинов уже не почувствовал.
Очнулся он в госпитале. На соседней койке лежал страшно худой офицерзапорожец. На нём был мундир защитного цвета английского образца, старшинские знаки различия находились на воротнике, а должность обозначалась
узлами из золотого позумента на левом рукаве. Украинец молча смотрел на Авинова, смотрел с возрастающим удивлением, словно поражаясь, что сосед его до сей поры жив.
А вы куда цепче, чем я думал, проговорил он. В его русском не чувствовалось ни малейшего акцента. Выкарабкалисьтаки. Поздравляю.
Спасибо, хрипло ответил Кирилл. Какой сегодня день?
Шестнадцатое мая с утра.
Авинов вяло удивился. Надо же, две недели провалялся, и хоть бы один отблеск остался в памяти
Вы русский? спросил он.
Я одессит, ответил запорожец.
Так какого этого самого вы носите реквизит для несмешной оперетты?