Громкое заявление, но интересное, Иван придвинул стул поближе, отложив тарелку со шпикачками на потом. И много таких мыслящих у вас в комсомоле?
Провокационный вопрос. Если Иван нормальный человек, то это можно расценивать как запрос на единомышленников. Если же у Ивана сотрудничество с органами, то налицо попытка выяснить количество диссидентов. Нужно вырулить на более безопасное поле:
Я говорю за себя. У нас сугубо товарищеская дискуссия. По-ленински вскрываем недостатки.
Вскрывать недостатки в политике высшего руководства страны это очень смело.
Как есть.
Иван несколько
продолжительных секунд молчал, а потом словно довольно хмыкнул. Он взялся за шпикачки, ел не очень аккуратно, из-за чего капли жира падали на девственную ткань скатерти; расслабился и Сергей, тоже решивший добить сосиски. Я же тыкался в салате, со стыдом понимая, как поставил их в неловкое положение своей выходкой. Черт меня дернул сказануть такое! Но он первый, кто попался мне с такими выводами. Уж лучше иметь под рукой реалиста, как Иван, чем вынужденно соглашаться с мнением на всех собраниях.
Наконец, Иван заговорил:
Знаешь, Сережа, интересный у тебя знакомый. Жаль, что раньше не был знаком с таким Андреем. Помнится, ты говорил про одного Андрея, балагура из золотой молодежи, но что-то картина не сходится Смелых людей у нас много, но передо мной сейчас настоящий герой. Чтобы в Праге такое высказать, нужно быть беспримерно храбрым. Или идиотом.
Он замечательный комсомолец, Вань.
Верю. В субботу отец устраивает вечер для друзей. Будут и важные люди. Наверху началось сильное движение, мы можем к нему примкнуть. Я готов пригласить вас. Но требуется обязательство.
Какое? спросил Сергей.
Не пороть откровенную чушь. Вы коммунисты. Такие разговоры могут быть только между нами. Вас ждать?
Где-то в глубине сознания родилась вдохновляющая своей сакральностью мысль, будто сейчас, за этим ресторанным столиком в Праге, оформляется нечто важное, глобальное и судьбоносное. Внутри сжималось напряжение в один вечер может измениться будущее. Если не сейчас, то потом будет гораздо сложнее, возможно, что окно возможностей закроется, и тогда останется лишь прожить оставшиеся годы в теле Андрея Ивановича.
Нужно ли мне вступать в схватку с историей? Я секунду колебался.
Мы будем, ответил за себя и Сергея.
Иван удовлетворенно кивнул.
На улице темно и холодно. Попрощавшись с товарищами, я сел в машину, попросил Леонида везти домой и взглянул на часы. Одиннадцать вечера. Виктория Револиевна уже вся на нервах, завтрашнее утро начнется с расспроса. А от неё раздраженностью заразится и Григорий.
Леонид юрко двигался по Ленинскому проспекту, а я погрузился в размышления.
Надо же. Однажды в Чехословакии попытались сделать социализм с человеческим лицом. Символично, что мне достался невероятный шанс изменить ход истории в Праге. У Горбачева апрельский пленум, а у меня пражский. Дубчек-реформатор, несчастная душа, пытался и обрек себя на личную трагедию. Теперь моя участь?
Я невольно захмурился. Может всё-таки пережить в комсомоле номенклатурные годы? К концу Перестройки легко перестроиться в числе первых коммерсантов. Много денег, много счастья, думать об ипотеке не придётся. Стану олигархом. У фриканутого Маска столько власти было! Провального реформатора ожидает вечный суд и после смерти камнями будут забивать.
Но такой сценарий не решает самого главного не предотвращает войну. Конфликт станет неизбежным, если всё повторится точь-в-точь. Моя олигархическая жизнь вряд ли станет фактором турбулентности в историческом процессе, повлиять на исход в 2028 году будет крайне сложно. К тому же нет никакой ясности, какими средствами прийти к достижению цели? По-коммунистически? По-социалистически? Да здравствует социал-демократический СССР? Или либертарианским дрифтом по 300 миллионам советских граждан, чтобы всех превратить в атлантов свободного рыночка?
Мда, позавидовали бы мне профессора, которых довелось в аудитории слушать три года. Для них история неизменима. Им не суждено решать такие вопросы. А мне, возможно, придется.
Так и что, товарищ Велихов-Озёров? Историк меняет историю?
Глава 6. Лира
Я тихо разулся, пошел на носочках в свою комнату, старательно избегая встречи с кем-либо. Первым делом смою с себя напряжение, а потом заполню дневник, буду делиться впечатлениями. В последние минуты зародилось неприятное чувство, будто зря согласился на предложение Ивана, вероятно, такое колебание в принятии решения нормально. Не каждому суждено творить историю заново.
Услышался посторонний голос. Кто пришел? В полночь у нас никогда не было гостей, кроме десятого марта, но тот день исключение умер Черненко, к директору автозавода пришли незнакомцы, вероятно коллеги с работы. Остановился, медленно опустил чемодан, попытался понять разговор.
Звуки исходили из кухни. Говорили две женщины, одна из которых
Виктория Револиевна. Обернулся: на крючке висела чья-то шуба, алые туфли стояли в углу. Мама Андрея Ивановича старательно избегала красного цвета по её словам, этого цвета и так хватало на улицах страны. У хозяйствующей по дому Риммы туфель никогда не было.