Я заметил, что большая часть твоего вина оказывается за бортом.
Потому что гондола качается, а я предпочитаю пролить вино в Марелюс, чем себе на колени и испачкать это прекрасное платье. Жизнь в Тарекуори сделала меня более изысканной.
Не в силах сдержаться, Сибилла фыркает.
Я согласна.
Эпонина убирает с лица чёрные пряди своего парика.
Диотто, этот гондольер ужасен. Я хочу, чтобы его заменили на обратном пути через канал.
Это не я начинаю жевать губу. Змеи совсем не облегчают его работу, Маэцца.
У каждой работы свои трудности.
Она смотрит на меня в течение пары минут, ничего не говоря, словно предлагая мне возразить ей или продолжить тему.
Но поскольку я присоединилась к ней сегодня вечером не для того, чтобы обсуждать преодоление труностей, я обращаю взор на скученные острова, на которых я выросла. И на паутины трещин на фасадах среди цветущих лиан. Когда мы доезжаем до самого западного острова, я сажусь прямее и хватаюсь за борт лодки.
И хотя я уже много раз хотела пройтись по мостам нашего королевства и проверить, исполнил ли Данте своё обещание, мои охранники-вороны не позволяли мне выходить за пределы Тарекуори с его широкими улицами, которые хорошо просматривались.
Сейчас же, когда мы начинаем проплывать мимо моего маленького голубого дома, я рада, что они держали меня в Тарекуори, потому что я не знаю, как бы я отреагировала, если бы приехала в свой дом раньше.
И хотя свет внутри не горит, луна отражается от разбитых окон, освещает пыльные комнаты и падает на стены, заляпанные красными пятнами. То немногое, что у меня оставалось от веры в Данте, исчезает точно роса под палящим солнцем.
Когда гондола заворачивает и нам открывается та часть моего дома, что смотрит на Ракс, Ифа шипит, а я отчаянно впиваюсь в борт и ожидаю, что он вот-вот треснет, но я не сверхчеловек. Пока нет. Единственное, что трескается, это моё самообладание, когда мерзкие слова, написанные чёрным цветом рядом с плетью глицинии, встают у меня перед глазами.
Алая шлюха, медленно читает Эпонина. Это твой дом, Катриона?
Её милый тон голоса заставляет молчаливую куртизанку вздрогнуть.
Мой, бормочу я сквозь сжатые зубы. Данте обещал его восстановить.
На лице Таво появляется ухмылка.
Мы всё ещё пытаемся найти виновных. Он хочет преподать им урок. А ещё он предпочитает не залезать в сундуки королевства, чтобы избежать потока попрошаек.
У меня появляется желание припомнить ему его физические недостатки. И только прикосновение чего-то скользкого и твёрдого к моей руке, а ещё глаза цвета оникса, смотрящие на меня с ярко-розовой морды, подавляют мой гнев. Я расслабляю пальцы и провожу ими по рогу Минимуса, после чего касаюсь костяшками пальцев нежной щеки моего зверя.
Его веки закрываются, и он начинает вибрировать от удовольствия и махать хвостом, забрызгивая Ифу и Сиб маслянистой водой из канала. Но если моя подруга-ворон не реагирует, Сиб морщит свой вздернутый носик, ворчит «фу!» и достаёт из своего декольте водоросли.
Я может и рассмеялась бы, если бы не злилась на неё за то, что она держала от меня секреты.
Не знала, что я стану
членом такой нищей семьи, говорит Эпонина. Небба будет более чем счастлива заплатить за ремонт, только, пожалуйста, продолжайте искать виновных, Диотто.
Щёки генерала западают.
Я передам ваше пожелание королю.
О, это было не пожелание.
Она осматривает всех нас.
Разве это было похоже на пожелание?
Её отзывчивость только усиливает моё чувство вины из-за того, что я подсыпала соли в её напиток.
Когда мы, наконец, отплываем от моего осквернённого дома, я забираю свою руку у Минимуса и касаюсь пальцем шнурка на мешочке с солью, который всё ещё спрятан в складках моего платья. Я хочу узнать секреты Катрионы так же сильно, как хотела узнать секрет Эпонины. Я начинаю размышлять о том, когда мне лучше подсыпать ей соль в напиток сейчас или в ресторане? Учитывая то, как рассеяна сейчас куртизанка, я не думаю, что мне вообще понадобится её отвлекать.
Я смотрю за тем, как она наблюдает за Тарелексо, в то время как бард затягивает новую песню, мелодию которой я едва могу разобрать из-за всех этих мыслей, барабанящих в моей голове.
Когда гондола подплывает к пристани Тарелексо и появляется фиолетовый навес «Кубышки», я смотрю на Сибиллу, которая продолжает сглатывать раз за разом. Я отгоняю остатки своего раздражения, наклоняюсь и обхватываю её руку, которая утопает в складках бело-розового платья. Она подпрыгивает от моего прикосновения, но когда понимает, что это я, вымученная улыбка приподнимает опущенные уголки её губ, и она крепко сжимает мою руку в ответ.
Я не могу даже представить, как сильно у неё должно разрываться сердце. Ведь она находится так близко от дома своих родителей, где её не ждут. Я предполагаю, что бабушка и мама не захотят иметь со мной ничего общего после того, как магическая защита будет снята, но я продолжаю надеяться, что ошибаюсь, и что они не отрекутся от меня, как Амарисы отреклись от своих дочерей.
В «Кубышке» должно быть, ужасно тихо, потому что песня барда заставляет тех немногих посетителей, что ошиваются внутри, повернуть головы в сторону канала. В одном из окон появляется Дефне, несущая дымящийся кассероль. Поставив его на стол, она тоже выглядывает в маленькое окно. Вокруг её рта появились новые морщины. И это из-за меня. Из-за того, что я сделала со своими близкими.