Вместе с тем, пусть и между строк, но я уловил некоторое раздражение Луки Ивановича действиями Шуйского. Уже немного, но изучив расклады внутрибоярского
болота, я понимал, что Мстиславские и сами могли бы претендовать на трон. По крайней мере, при Федоре Иоанновиче они стояли высоко, да и при Иоанне Васильевиче так же были на вершине. В местничестве уступали Шуйским, но не так, чтобы и критично. И теперь они слуги Василия Шуйского. Сыграть бы на этих противоречиях, но не особо пока понимаю, как именно.
И что письма те показывал Васька? спросил я у Луки Ивановича.
Намеренно используя уменьшительно-оскорбительное «Васька», я искал реакцию Луки на такое хамство в отношении того, кого он, вероятно считает царем. Реакции не было. И это показатель!
Нет, того не было. Токмо поведал, что сии письмена есть у него, отвечал Мстиславский.
На моем лице появилась улыбка, которая была бы никому не понятна, так как должен переживать и нервничать, а я радуюсь. Дело же в том, что нет худа без добра и теперь Басманову просто нечем меня шантажировать. Все, Шуйский объявил, что письма есть. Уверен, что они уже появились, найдется кому написать нужное. Чем меня теперь приручать?
Горько мне, Лука Иванович, видеть, как те, кого я миловал, яко и те, кого благоденствовал, предали. Но я жив, ты в том видок. Посему я сделал надменно-величественный вид. Отпускаю тебя под честное слово супротив меня более не воевать, а принести письма. Одно Ваське Шуйскому, иное брату своему, третье наемникам немецким.
Наступила пауза, Лука думал. Я понимал о чем именно. Так, первое письмо это не проблема привезти. В конце концов два претендента на престол между собой могут общаться без ущерба для того, кто письмо привез. Второе письмо, к старшему Мстиславскому это уже крамола, если смотреть со стороны законности государственного переворота Шуйского, что оксюморон, так как никакой законности у власти Шуйского нет. А вот третье письмо это и вовсе уже участие в заговоре против Василия Ивановича. Понятно же, что в том письме будет призыв к иностранным наемникам примкнуть к Димитрию, то есть, ко мне.
Димитрий Иоаннович, дозволь третье письмо не брать, в остатнем я даю свое слово, сказал, наконец, Мстиславский.
Почему я отпускаю столь интересного пленника? Да мне нужна хоть какая связь с Москвой. Ну и Лука Иванович видел меня, понял, что Димитрий Иванович жив. Я же не какой ЛжеДмитрий Второй. Я, что ни на есть Первый, с теми же бородавками и рыжий и для людей еще не должен стать с приставкой «лже». Как я понял, народ меня принял благосклонно, лишь только мои некоторые поступки и любовь с поляками подкосили веру в праведность царя.
Ты прости, государь, вижу, что Божья благодать на тебе. Вона, как скоро ты вокруг себя людей собираешь, уже и казаки есть, о чем я не ведал. Но пока мой род и старший брат служит Василию Ивановичу, я не могу отойти от сродственников, повинился Лука Мстиславский.
Что ж. Я слово держу. Назвал меня «государем», так и ступай, но с письмами, я усмехнулся, было видно, что назвал меня царем Лука Иванович машинально, без какого умысла, для связки слов.
Но ведь, как оно? Слово не воробей, вылетит, не поймаешь? А я слово Мстиславского Луки Ивановича поймал.
Мстиславский пошел, а я стал рассматривать свои руки. Вот никогда не видел, чтобы одна рука была явно короче другой, а тут на тебе.
«Ну нельзя было иное тело даровать мне! Эй силы, что меня сюда загнали! Почему так-то?» мысленно я взывал к тому, тем, кто меня сюда притащил.
А после я подумал, что мог же и в тело Марины Мнишек попасть. Вот тогда да, точно бы свихнулся сразу и безвозвратно.
Государь! ко мне в горницу, где я, после ухода Мстиславского, тренировался писать на старославянском языке и современной скорописью, ворвался Басманов. Ты отпускаешь Луку Мстиславского?
Да, на то моя воля! степенно ответил я.
А совет держать со мной? Может, есть то, что ты ЗАБЫЛ? на последнем слове Басманов сделал логическое ударение.
Петр Федорович демонстрировал мне, что я слишком странный и данный факт станет общеизвестным, а вкупе с письмами шантаж должен был стать успешной тактикой в деле покорения государя, меня. Но я не домашний питомец, чтобы поддаваться дрессировке.
Ты, холоп Петруша, останешься таким, коли продолжишь с меня требовать. Письма? Так Василий Шуйский уже показывал людям мои письма к Епископу Римскому, к Сигизмунду польскому. Твои ли письмена то были? Может , и суд учинить за то, что к самозванцу Шуйке попали те бумаги? Не гневи, Петр Федорович, будь подле и позади, не лезь вперед, я демонстрировал свою уверенность,
был готов к любому развитию, уже мысленно определил, как именно извлеку нож, и какой нанесу удар.
Позволь отбыть к своему полку, государь, там мое присутствие потребно, вроде как стушевался Басманов, но я не видел в его глазах ни покорности, ни того, что он согласился со мной.
За юродивого меня держишь, Петр? К полку тебя отправить? К тем стрельцам, что, как ты говорил, в дневном переходе от Каширы, и ты уже послал туда своих людей? Изменить решил? Перелететь к Шуйке? я видел, как глаза Басманова блуждают.