А где они собираются брать... как бы это получше исходный материал для своих опытов? Наверняка понадобится не один и не два экземпляра?
Вы невнимательно меня слушали, Алистер. Я, кажется, упоминал, что большевики решили поиграть в дворцовые перевороты на свой, большевистский манер? А при таких играх в «материале», как вы изволили выразиться, недостатка не бывает. А если вспомнить, что покровитель Барченко состоит в высшем руководстве ЧК то это последнее, о чём ему стоит беспокоиться.
Тут я с вами соглашусь, Джоунс. Кроули присел к столу и снова открыл бювар. Тогда, с вашего позволения, следующий вопрос: вы действительно полагаете, что русские будут устраивать свои эксперименты возле того озера?
Как раз нет. Они собираются проводить их где-то на Украине, сейчас не вспомню названия.
Тогда зачем мы затеваем эту экспедицию? Согласитесь, расстояние от побережья Кольского полуострова до берегов Днепра великовато даже для ваших построенных по специальному заказу «Соммерсетширов»!
«Саутгемптонов», Алистер, опять вы всё перепутали. коммодор добродушно усмехнулся. Можете быть уверены, что подобная бредовая мысль нам и в голову не могла прийти. Всё гораздо проще: если большевики действительно устроят у себя в Кремле очередную заварушку, да ещё и с участием зомби, им уж точно будет не до того, чтобы приглядывать за каким-то озером у своих дальних границ, как бы не
рвался господин Барченко заглянуть за Порог Гипербореи. А значит на этот раз нам ничто сможет помешать.
Гудок хрипло прозвучал над акваторией один раз длинно и два коротко, отрывисто. Стоящий на бочке сторожевик обычный сейнер, на полубаке которого торчала горная трёхдюймовка на поворотной тумбе отозвался тремя тонкими свистками, приветствуя вымпел Морпогранохраны ОГПУ, зелёный, с парой косиц и красным прямоугольником, разделённым на манер корабельного гюйса Российской империи прямым и косым крестами, и с пятиконечной звездой в центре. Вымпел развевался на флагштоке ледокольного парохода «Таймыр», спущенного на воду в Санкт-Петербурге в далёком 1909-м году.
На долю старого ледокола выпало немало всякого. В навигацию четырнадцатого-пятнадцатого годов он вместе с ледокольным пароходом «Вайгач» первым из русских судов прошел Северным морским путем из Владивостока в Архангельск, открыв по дороге архипелаг Северная Земля тогда на правах первооткрывателей ему присвоили имя «Материк Николая II». Затем участие в войне с германцами, служба в отряде судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Простояв два года в Архангельском порту на консервации, ледокол прошёл капремонт и в двадцать пятом был передан сначала в распоряжении Убекосевера (эта пугающая аббревиатура обозначала всего лишь «Управление по обеспечению безопасности кораблевождения на северных морях») а уже оттуда в мурманский отряд Морпогранохраны, где и состоял по сей день. Ещё в пятнадцатом «Таймыр» получил артиллерийское вооружение в виде двух противоаэропланных пушек системы Лендера, и теперь числился сторожевым судном.
Что, Мироныч, идём норвежцев гонять? спросил матрос. Имя его было Григорий, но соседи по кубрику обычно обращались к нему «Гришка». Круглая рязанская физиономия матроса была так густо усыпана веснушками, что они, казалось, делали немного ярче тёмный полярный день, много месяцев висящий над городом Романов-на-Мурмане, в семнадцатом году переименованный по распоряжению революционных властей в Мурманск.
Трюмный машинист Мироныч, служивший на «Таймыре» при всех властях, упрямо продолжал именовать город на старый манер, всякий раз вызывая праведный гнев судового помполита и смешки матросов особенно тех, что пришли с недавним призывом. Таких, однако, было немного во флот, тем более, в Морпогранохрану, входившую в структуру ОГПУ, брали только проверенных, политически грамотных. И любого другого на месте Мироныча давно бы уже привлекли по статье «контрреволюционная агитация» за ослиное его упрямство, но тут коса в виде комиссарской принципиальности и верности пролетарскому долгу нашла на камень. В его роли выступил капитан «Таймыра», осознающий свою ответственность за то, чтобы судно выходило, когда это нужно, из порта и делало это своим ходом. Обеспечить сей хлопотный процесс из всего наличного плавсостава мог один единственный человек именно этот самый машинист Мироныч, знавший механизмы ледокола как крот собственную нору. За что ему прощали и «Романов-на-Муроме», и постоянное нахождение под хмельком и упорное нежелание надевать форму. Казалось, окружающие перестали воспринимать Мироныча, как живого человека, а относились к нему, как к важной части судна неказистой, изношенной, порой доставляющей мелкие неудобства проблемной, но жизненно необходимой для нормальной работы целого.
А и погоняем! ответил машинист рыжему Гришке. И их, и англичан, ежели придётся а то взяли, понимаешь, манеру браконьерствовать в наших водах! Не-ет, шалите, не пройдёт у вас этот паскудный номер раньше не проходил, и теперь не пройдёт!
А я слышал, будто англичане года три назад присылали в наши воды миноносец, своих браконьеров защищать. влез в разговор другой матрос, чернявый, малорослый, весь какой-то узловатый, будто скрученный из тросов. Скажи, Мироныч, если такого встретим одолеем его, или он нас потопит?