- Так вот
Боль в суставах давно уже стала привычной, позволяя еще кое-как работать. Правда, отдыхать стал чаще и дольше, но что поделаешь. Вдобавок и рана с Гражданской беспокоила.
Только дальше вздыхать ему не дали. В проеме двери появилась лохматая голова подмастерье с встревоженным лицом:
- Илья Филиппович, машина едет!
С кряхтением кузнец встал. Похоже, сейчас еще работы прибавиться. Легковая машина сейчас редкость. По местным колдобинам если и поедут, то только по большой надобности. Скорее всего, что-нибудь погнули на яме, и поправить хотят.
- Ух-ты, с райкома
Черный запыленный автомобиль, и правды, райкомовским был. Причем, судя по номерам, самого первого секретаря, товарища Каракозова.
- Чего это он? Председателя что ли ищет? Так все равно его здесь нет. В правлении же должны были сказать. Чего сюда ехать? Здесь все равно одни работяги. Может к завгару тогда?
Однако водитель из машины направился прямо в кузницу, к ним, стало быть. Старинов, чувствуя недоброе, оправился. А чего хорошего от начальства ждать? Плохое можно
- Илья Филиппович? Я за вами, собирайтесь, - шофер, плотный малый в темных брюках и светлой рубашке, поздоровался и кивнул на машину. -Товарищ Первый просил вас срочно приехать.
Кузнец аж растерялся. Стоял и не знал, что делать.
- Зачем ехать-то? Да, и грязный я, как черт. Во! - показал на себя.
Выглядел он, и правда, не очень. Фартук на нем был закопчен, руки и лицо в копоти и саже. На негра похож.
Скривившийся шофер махнул рукой. Мол, ничего страшного.
- Ополоснись, Илья Филиппович, и поедем. Товарищ Каракозов просил не задерживаться.
Старинов кивнул. Надо, так надо. У уличного рукомойника ополоснулся на скорую руку, отряхнулся, пригладил волосы и сел в машину.
- Слышь, земляк, а что случилось? - уже в дороге забеспокоился он. Ведь, не каждый день сам первый секретарь районного комитета партии за ним свою машину присылает. Честно говоря, вообще, такого никогда не было. -Что за срочность? Скажи, не томи душу. Чего такого могло стрястись? Подожди-ка, уже не с Мишкой ли
Мрачный шофер кивнул, но так и не стал ничего говорить.
У Старинова ком в груди встал, не давая вздохнуть. Пытается, а не может. Пытается, а не получается. Приступ, будь он не ладен.
- Вроде пропал, он, - негромко, словно бы виноватым голосом, произнес шофер. - Ты, Илья Филиппович, не паникуй раньше времени. Бывало же такое. Вроде пропал и нет человека нигде, а потом находился. Приедем, и товарищ Каракозов все по-научному тебе объяснит. Я ведь, толком-то ничего не слышал.
В районном центре Старинов, как подорванный, выскочил из машины, едва она только встала у крыльца райкома. Быстро поднялся по лестнице и оказался в приемной, полной людей. Не успел он дух перевести, как хлопнула дверь, и на пороге появился сам первый секретарь райкома.
- Товарищи, прошу меня извинить! Срочно дело. Товарищ Старинов, прошу вас, зайдите! - он махнул Илье Филипповичу. Мол, быстрее заходи, не стой там. - Вот!
И прямо на пороге сунул ему газету «Правда», сегодняшняя, судя по номеру. Краской даже пахла, а, значит, только-только из почтового вагона.
- Читай на третье странице! Про нашего Мишку написано
У мужчины так и ойкнуло в груди. Газета ходуном заходила, словно его руки снова от боли скрутило.
- Про моего Мишку?
Старинов растерялся. Его взгляд метался от хозяина кабинета к газете и обратно.
- Это как так?
- А ты почитай, Илья Филиппович, почитай.
Мужчина перелистнул первую, вторую, третью страницы, пока, наконец, не наткнулся на большой карандашный рисунок сына. Художник мастерски изобразил паренька, сидящего на стуле перед кроватью с раненным на ней бойцом. Все было так точно и живо, словно на фотографии.
- И тогда он все взял на себя, - медленно прочитал он название статьи, водя черным ногтем по строке. - Пионер, общественник, художник, поэт, Михаил Старинов мог бы стать кем угодно, но стал Героем
Его голос постепенно стихал, по, наконец, совсем не превратился в шепот. Просто не мог уже читать вслух. Голос стал подводить, да в глазах слезы встали.
- И тогда он все взял на себя, - в конце статьи Старинов снова стал читать вслух. - Уложив смертельно раненного пулеметчика на землю, Миша встал за оружие. Крепко сжал рычаги, заставляя пулемет содрогнуться от выстрелов. Он стрелял и стрелял, выцеливая переодетых диверсантов из-за укрытий. Вокруг него свистели пули, а он и не думал уходить. Ведь, рядом погибали его боевые товарищи
Он читал и с трудом понимал смысл этих слов. Ведь, всегда это было про кого-то другого - про какого-нибудь старшего лейтенанта С., отбившего атаку немецких танков и лично уничтоживших два из них или про майора М., на истребителе сбившего уже пятый немецкий бомбардировщик. Но, чтобы это было про его сына, про его сорванца Мишку?! Старинов только-только свыкся с мыслью, что его младший выступит по всесоюзному радио, как случилось такое.
Случившее ведь и вообразить даже сложно! Мишка почти в одиночку, если верить газете, застрелил больше взвода немецких диверсантов, уничтожил три мотоцикла с пулеметами и два грузовых автомобиля. Читаешь, словно описание боя полноценной стрелковой роты, а не одного мальчишки.